Голоса в голове
Эти звуки сводят меня с ума. Они преследуют меня постоянно, где бы я ни был, что бы ни делал. И я чувствую, что поддаюсь их влиянию, не могу – и не хочу – им противиться.
Впервые я услышал их ещё весной. Тогда, измождённый рутинным существованием, я ощущал полнейший упадок сил. Мрачный и уставший, отстранившись от друзей и знакомых, я часами читал книги. Полки моего книжного шкафа были заставлены мистикой, научной фантастикой, эзотерикой, ужасами, биографиями великих людей и учебниками по фундаментальным дисциплинам. Убегая от одной реальности, я спешно и непоследовательно создавал другую, в которой таинственным образом переплетались научные достижения человечества и мистические изыскания волшебников, точные науки и каббалистические учения. Бессонные ночи не пропали даром: они принесли мне облегчение и потешили моё воображение. Однако плата за столь щедрый дар оказалась высока. Точно не помню когда (кажется, в последних числах мая) в моих ушах вдруг зазвучал тоненький голосок, писклявый визг, идущий из глубин сознания. Я старался отвлекаться и не обращать на него внимания и на несколько недель возобновил свою обычную жизнь, полную ночных чтений и дневного сна.
Летом, когда я отдыхал за городом вместе с друзьями, в моём состоянии произошли перемены. В умиротворяющей ночной тишине, лёжа в кровати на втором этаже старого коттеджа, арендованного на пару дней, я расслышал журчание реки и пение птиц. Я встал и направился к окну, но внезапно вспомнил, что поблизости нет ни реки, ни пруда. Такой ясный и чёткий звук мог быть результатом затопления пространства вокруг дома речной водой из труб. Опасаясь, что так и произошло, я осторожно прокрался по скрипучему полу мимо спящих друзей и взглянул в окно, выходящее на север. В безлунную ночь сад выглядел мрачно: кривые силуэты трав и диких кустарников, скрюченные кисти деревьев. Стало ясно, что никакого потопа не было. Вместе с тем, напряжённо всматриваясь в ночную тьму, я продолжал слышать журчание реки и пение птиц. Решив, что просто переутомился, я снова лёг в кровать и вскоре заснул.
Весь следующий день я был погружён в звуки города: смех, разговоры и крики друзей за завтраком, поездка домой в старом, дребезжащем автобусе под несмолкающий гомон пассажиров, шум улиц, забитых людьми. Невыносимая какофония вызвала приступ головокружения и тошноты, глаза резали яркие солнечные лучи.
Добравшись до знакомой многоэтажки, я очутился в спасительной прохладе темного подъезда. Стойкие панельные стены охраняли меня от враждебного мира. Вызвав лифт, я нажал на кнопку седьмого этажа и устремился вверх под утробные звуки шахты. Поднимающаяся и опускающаяся металлическая коробка напоминала челюсти наяд. Обрезиненные края на створках смотрелись крайне нелепо, словно капа в клыкастой пасти вампира. Каждый раз, когда двери лифта раскрывались передо мной, приглашая войти, я опасался подвоха. Мне казалось, что когда-нибудь эти двери избавятся от чёрной резины и выпустят свои металлические клыки.
Лестничная клетка не освещалась ничем, кроме слабых солнечных лучей, с трудом пробивавшихся сквозь потускневшее окно. Этажом ниже послышались стуки по стене. Вполне определённо это был тот ненормальный, что каждый день занимался ремонтом, дробя в порошок внутренности дома. Однажды я был готов спуститься к нему и высказать всё, что я о нём думаю, но шум вскоре затих, и я передумал. Теперь мне казалось, что шум снизу не так уж страшен; он намного лучше гипотетического шума сверху, который был для меня невыносим. Возникни он в ту же секунду, и я бы немедленно сошёл с ума.
Занявшись рутинными делами, я отвлёкся и совершенно позабыл о ночном происшествии, пока не лёг спать и не услышал вновь странные звуки: тонкое, визгливое пение птиц, шелест листьев в тропическом лесу, назойливое жужжание насекомых. Эти звуки терзали меня до четырёх часов утра, пока я не устал настолько, что крепко заснул.
Моё расстройство нарастало, и осенью звуки стали беспокоить меня даже днём. Идя на автобусную остановку, я слышал вокруг себя крики диких зверей, пение птиц, жужжание насекомых. В автобусе я содрогался от топота огромных когтистых лап, приминавших влажную землю. Откуда-то издали доносился рёв динозавров, клёкот кровожадных доисторических птиц с огромными клювами. Временами я был уверен, что меня сейчас схватят, разгрызут, разорвут на части. Но время шло, а я оставался цел. Сидя в людных местах, – торговых центрах, кинотеатрах, столовых, – я улавливал невнятное бормотание реальных людей, на которое накладывались жуткие песнопения и чтения колдовских текстов на незнакомом языке. Забыв о действительности, я прислушивался к древним распевным мотивам, содержащим заговоры и заклятия. При общении с друзьями я отвечал на их вопросы рассеянными кивками, а сам прислушивался к голосам, перекрывавшим все другие голоса. Стало казаться, что голоса, которые я слышу, принадлежат мне самому, но живущему тысячелетия назад. Я чувствовал, что голоса пытаются сообщить мне какую-то простую истину, но я не могу её воспринять, не могу ответить или задать вопрос.
С того момента, как я захотел узнать, что мне говорят древние голоса, я перестал бывать дома. Заметив, что прогулки и яркие впечатления вызывают более отчётливые галлюцинации, я начал бродить по улицам города. Оказавшись в любимых местах, – в книжном магазине у городской площади, возле пруда в парке, – я запоминал новые слова и выражения, а вскоре стал записывать их транскрипцию и пытаться воспроизводить.
Я возвращался домой в сумерках под ужасающий вой огромных псов и ритуальные хоровые песнопения десятков шаманов, собравшихся на Железной горе. Различал крики людей, которых приносили в жертву Немому Богу. Я твёрдо знал, что сам был одним из тех шаманов, – я слышал свой голос в общем хороводе.
По ночам, сидя в своей комнате с занавешенными шторами, я переписывал слова и предложения, которые днём наспех заносил в блокнот. Повторяя одни и те же действия день за днём, я всё глубже погружался в безумие. Разрозненные заметки об услышанных фразах складывались в поток мрачных посланий из потустороннего мира, услышанных мной из прошлого, а может быть, из будущего.
Исписывая листок за листком, я удивлялся тому, как много пометок сделал в блокноте за несколько недель. Буквы, которые я использовал, с каждой новой страницей изменялись всё больше; перевоплощаясь, мутируя, они являли собой новую лингвистическую систему, где каждый знак был сочетанием разнообразных и знакомых символов.
Совсем недавно я рискнул прочитать все записанные мной строки, как единое целое – книгу из 88 страниц. При мысли о неизбежном чтении этих записей я испытывал ужас и отвращение. Пожелтевшие страницы с кофейными разводами, на которых, чем попало, были выведены мерзкие иероглифы, похожие на ядовитых насекомых, вызывали ассоциации с тошнотой и головной болью. Поначалу сбиваясь, нерешительным, запинающимся голосом, я принялся читать вслух строку за строкой. С каждым словом мой голос набирал силу и к концу рукописи я перешёл на крик, которым хотел заглушить смутные воспоминания и предчувствия.
А затем я увидел нечто. Мрачную, клубящуюся тень, сидевшую напротив окна в правом верхнем углу комнаты. Разместившись рядом с книжным шкафом, над грудой сложенных коробок и накиданной поверх одежды, на меня смотрело призрачное существо, похожее на жабу с восемью толстыми паучьими лапами. Во мраке комнаты горели круглые тёмно-жёлтые глаза, напоминавшие старинные светильники. Моё сердце бешено колотилось; весь в холодном поту, я неподвижно сидел, ожидая нападения.
Отстававшие на десять минут часы в книжном шкафу неутомимо считали секунды. Не зная, как поступить, я ждал, ждал и ждал, пока не услышал голос. Я не видел, как чудовище раскрывало рот, но его слова отражались в моём сознании. Я знал, чего оно хотело: жертву. И оно ждало, что эту жертву принесу ему я.
Ночь я не спал. Веки тяжелели и опускались, я не мог открыть глаз, но был не в силах заснуть. Лёжа на кровати спиной к паукообразной жабе, я повторял про себя записанные в книге заклинания, которые, несомненно, были надиктованы мне умышленно. Перечитывая их, словно мантры, я воспринимал образы из другого мира. Их вложили в моё сознание, чтобы я принёс кровавую жертву чёрной паукообразной жабе Даабу, способной воссоединить моё неполноценное сознание с утраченной половиной – могучим колдуном Грлдхатом, который давно ожидал моего возвращения на холодном северном материке Хиим. Корни моей неприспособленности к угрюмому и враждебному миру исходили из того, что я сам не был его частью. Моё сознание, всё моё естество, было давно утерянной частицей более совершенного создания, жившего в покрытой льдом горе на континенте Хиив, отделённом холодными морями от Нтксаиба и Тииджа.
Став частью неизведанных земель, я захотел вернуться обратно. Мне было тяжело находиться в этом панельном доме, кишащем сотнями жильцов-паразитов, снующих в нём, как черви. Я не колебался в своём выборе. Этот мир стал для меня своего рода кошмарным сном, и чтобы проснуться, я был готов пролить чужую кровь.
Оказавшись на лестничной клетке, я нащупал в кармане пальто тяжёлую рукоятку ножа. Я больше не боялся лифта – теперь мы оба были хищными тварями, охотниками. Скрипучая кабина лифта поднимала меня наверх, туда, где я должен был совершить жертвоприношение. Туда, куда мне велели идти голоса в голове.