Медовый человечек.
Весна мчалась по полям золотистыми волнами, ветер играл с высокой травой, перекатывая через неё солнечные блики. В такие дни даже воздух казался сладким, пахло цветущими лугами, тёплой землёй и молодой листвой. Мальчишке было четырнадцать, и в этот день он чувствовал себя почти счастливым: их команда выиграла.
Он стоял на краю поля, вытирая пот со лба, и смотрел, как родители других ребят обнимают своих сыновей, треплют их по волосам, говорят что-то доброе. Отец его друга, плотник, только что вручил тому новую дудочку - резную, с узорами. Мальчик закусил губу и отвернулся. Домой он шёл медленно, волоча ноги, будто под тяжестью невидимых цепей. Ещё до порога он почувствовал- что-то не так. Дверь скрипнула, и на его плечо свалилась тяжёлая, мозолистая рука отца.
- Ну что, гулял? - голос был низким, как раскат далёкой грозы.- А нас с матерью одним по дому горбатиться, пока ты мячи пинаешь?
Мальчик опустил глаза. Никогда, ни разу он не слышал от них доброго слова. Ни похвалы, ни ласки. Только приказы, окрики, да свист розг по спине.
Они были пасечниками. Дело это передавалось в их семье из поколения в поколение, и мальчик знал: когда-нибудь ульи перейдут к нему. Отец иногда брал его с собой, показывал, как осторожно вынимать соты, как собирать тягучий, янтарный мёд, сверкающий на солнце, будто жидкое золото. Мальчику нравилось наблюдать, как сладкие струи стекают в подставленную банку, как пчёлы, будто крошечные часовые, облепляют рамки. Но стоило ему потянуться к улью самому - шлёп!- по рукам.
- Ещё рано!- ворчал отец. - Одно неверное движение - и весь рой разлетится. Останемся без мёда, без денег. Ты что, хочешь, чтобы мы с голоду подохли?
Мальчик молчал, но внутри всё кипело. Он же видел, как это делается! Он справился бы!
Мальчик держал миску с пшеном, за окном смеялись его друзья. Тот самый мальчишка с дудочкой заливисто играл, остальные подпрыгивали вокруг, хлопали в ладоши. Вот бы и ему так… Мысли унесли его далеко, пальцы разжались. Миска грохнулась на пол, крупа рассыпалась по половицам, как тысячи золотистых бусин. Вечером отец вернулся с пасеки, увидел пустой котёл и схватился за розги.
- Бездарь!- удар.
- Позор!- удар.
- Ни на что не годен!- удар.
Мальчик стиснул зубы, но слёзы всё равно текли по щекам, оставляя на полу мокрые пятна.
Ночью, когда весь хутор затихал, он пробирался к печи, садился на корточки перед тлеющими углями и мечтал. Он представлял другую жизнь, другую семью. Отца, который хлопал бы его по плечу после футбола, смеялся бы громко и заразительно. Мать, что гладила бы его по голове, дарила бы солдатиков или сладости с ярмарки. Угли потрескивали, будто поддакивая его фантазиям.
Книга лежала на чердаке, будто ждала его. Но в тот год, когда пчёлы дали небывалый урожай, а мать продала на ярмарке все свои кружева, родители скопили достаточно медяков, чтобы отдать сына в церковно-приходскую школу. Первое утро. Мальчик стоял на пороге класса, сжимая в потной ладони до блеска начищенный пятак -плату за месяц учёбы. В комнате пахло воском, ладаном и чем-то незнакомым- чернилами, как он позже узнает. Старый дьячок, похожий на высохшую тыкву, тыкал костлявым пальцем в букварь:
- Это «аз»! Как я говорю?
- Аз… - прошептал мальчик.
- Громче!
- АЗ! – крикнул он, и эхо разнеслось по классу, смешавшись с хихиканьем других детей.
Ученье давалось тяжело. Пальцы не слушались, выводя на табличках корявые палочки. Буквы путались, плясали перед глазами, как пьяные мужики после ярмарки. Но по ночам, когда все спали, он выцарапывал их ножом на потрёпанной скамье в сенях - «аз», «буки», «веди» - пока мать не застала его за этим занятием. Выводил буквы палкой на земле, складывал из веточек, видел их в узорах на запотевшем утреннем стекле. А когда через два года родители забрали его из школы, он уже мог читать. Медленно, по слогам, с трудом разбирая закорючки, но мог. И теперь, сидя на чердаке с таинственной книгой в руках, он водил пальцем по странным словам, шепча их вслух, как молитву. Каждая буква давалась с трудом, но он упрямо пробирался сквозь текст, как через густую лесную чащу. «Ис-кус-ство вла-де-ния мё-дом…»Слова оживали у него в голове, превращаясь в образы. Книга дрожала в его руках, будто живая. Старая, в потрёпанном кожаном переплёте, с вытесненной на обложке золотой пчелой, будто застывшей в полёте. Страницы пожелтели от времени, но буквы не выцвели. Они были выведены блестящими чернилами. Это была не просто книга о пчеловодстве. Он листал её при свете лучины, и вдруг - «Как слепить медового человечка». Текст был написан стихами, будто заговор:
«Возьми мёд, что пчёлы дали,
Добавь кореньев из тёмной земли,
Шепни слова, что ветер принёс,
И мёд оживёт — он станет как воск…»
Ночью, когда в доме стихли последние звуки, мальчик сидел у печи, прижимая книгу к груди. Угли в очаге потрескивали, отбрасывая дрожащие тени на стены. Он знал, что должен сделать. Он прокрался в сарай, где стояли запасы мёда. Банки блестели в лунном свете, как закупоренные сны.
-Возьми мёд, что пчёлы дали…- прошептал он, зачерпывая густую янтарную массу. Коренья, украденные из материных запасов, были сухими и скрюченными, словно пальцы старика. Он бросил их в ведро, и мёд зашипел, будто живой.
- Шепни слова, что ветер принёс… - воздух вокруг загустел. Мёд закрутился, поднялся из ведра, и начал обтекать невидимую форму. Сначала появились руки- сильные, как у отца, но без мозолей. Он повторил заклинание. Теперь перед ним стояла мать, но не сгорбленная от усталости, а красивая, с мягкими глазами и тёплыми руками.
Он провёл их в дом. Настоящие родители спали. Отец лежал на спине, рот приоткрыт – в темноте он казался беззубым, как старик. Мать свернулась калачиком, прикрыв живот руками, будто даже во сне защищая не родившихся близнецов.
Медовые фигуры застыли у порога. Янтарные глаза нового отца блестели, как мокрые камни.
- Теперь вы... - мальчик сглотнул ком в горле, - вы мои родители. Вы должны... любить меня. Медовая мать повернула голову. Ее шея хрустнула, будто ломались соты.
- Любить... - повторила она, и голос ее был похож на жужжание роя, запертого в банке. Мальчик отправился прилечь отдохнуть на пару часов, с воодушевлением ожидая рассвета и новую жизнь .
Настоящий отец крякнул во сне, перевернулся на бок. В этот момент медовый двойник шагнул вперед. Его рука - теплая, липкая, слишком идеальная – протянулась к спящему. Мёд- тёплый, живой, пополз по одеялу. Он обвил руку отца, затек в рот, в нос, в уши. Настоящий отец захрипел, глаза расширились в ужасе. Но было уже поздно. Кожа натянулась, заблестела. Когда мать проснулась, медовые пальцы уже сомкнулись на её горле. Она захлебнулась сладостью. Через минуту они уже лежали в постели, а на полу, в луже тёмного, густого сиропа, плавало что-то красное.
Утро было тихим. Слишком тихим. Мальчик спустился вниз- никого. Ни запаха каши, ни голоса матери. Только сладкий, тяжёлый воздух. Дверь в спальню была приоткрыта. Он толкнул её, и увидел кровать. На ней лежали они. Их кожа блестела, а изо рта сочилась золотистая смола.
- Сынок… - забулькал отец.
Мальчик отпятился, но пол был липким. Плетёные сандалии прилипли. Мать встала. Её тело просвечивало - внутри, среди янтарной массы, пульсировало что-то красное. Сердце.
- Мы же… любим тебя…- её руки обняли его. Мёд заполнил рот, горло. лёгкие. А за окном кричал петух.
На хуторе говорили, что семья пасечника уехала. Но если заглянуть в их дом- стены до сих пор липкие, пол в тёмных пятнах. А по ночам из трубы идёт сладкий дым. Будто там кто-то печёт, кто-то ждёт.