Мистер Грей младший II | Мистер Дориан Грей

Дориан

— Так что, ты хочешь сегодня показать мне всё? — она садится на постели.

Я пристально изучаю её глазами. Вчера мы до самого вечера беспрерывно трахались на этой измятой постели и когда я, в какой-то лихорадке сказал ей, что у меня из головы не выходит её облик в Игровой, она вдруг вспыхнула изнутри, шумно выдохнула и сказала, что «уже готова». А сейчас, когда мы просто валялись до часу дня, не шевелясь, просто молча и трогая друг друга, лишь изредка говоря что-то, её голос впервые зазвучал как-то панически. Возможно, дело в том, что я так ловко управился с Гарри, сказав, что забираю её себе на неделю, продлевая отпуск. Ей до сих пор кажется, что мне подвластно всё, что это может «переломить» её. Я уже не помню, как давно она это мне сказала. Это прозвучало как-то вскользь, невзначай, но это было искренне. Это был её страх... быть сломленной мною. Понимала ли она, что я не хочу её ломать? Осознавала ли, что я просто-напросто желаю сделать ей хорошо, доставить ей удовольствие, нам обоим... Открыть ей другой, более чувственный мир. Я сажусь рядом с ней, прижимаюсь губами к плечу.

— Если не всё, то многое. Всё, что ты заслужила, — Лили тяжко сглатывает. — Я предложу тебе два варианта. «А» и «Б». Выбирай.
— А ты не расскажешь, в чём суть каждого из вариантов? — она выгибает бровь. Ухмыляюсь:
— Нет. В этом и есть фокус.
— Хорошо, — она шумно выдыхает, — Тогда... я выбираю «Б».
— Почему? — склоняю голову набок.
— Ну, «Б» обычно придумывают, как на запас.... Может, я надеюсь на меньшее количество издевательств? — она склоняет голову так же, как я. Пристально смотрю в её глаза. — Прости... я... просто нервничаю, — мой взгляд приковывает ключица, которую она начинает нещадно тереть.
— Я вижу, — дело — дерьмо.
— Дориан, — слышу вдох и ощущаю руку, сжимающую плечо, — Я знаю, что во мне много противоречий, но я была бы не я, если бы не сомневалась. Мне очень понравилось шлёпанье в машине... и здесь, — она краснеет, опуская взгляд, — Мне понравилось быть прикованной к кровати твоим телом, понравилась твоя грубость. Я просто боюсь боли. У меня низкий болевой порог. В детстве я занималась фигурным катанием и защемила межрёберный нерв... Врачи думали, что я не выдержу, что умру именно из-за того, что очень чувствительна. Это был очень долгий процесс, длинная унылая терапия с ванночками и щадящим массажем, и всё лишь для того, чтобы не развилась невралгия. Я не хочу казаться тебе какой-то хрупкой фарфоровой куклой, я просто пытаюсь объяснить, что даже с таким сверхъестественным желанием попробовать это, я переживаю... Я хочу этого, сильно, — она кладёт руки на мои щёки, смотря в глаза. Я сглатываю.
— Ты доверяешь мне? — шепчу.
— Да, Дориан. Да.
— Тогда обещай ничего не говорить на этот счёт, — киваю я, — До той поры, пока не попробуешь.
— Я же скоро попробую? — глаза Лили озорно блестят, дьявольская улыбка растягивает её губы.
— Сейчас, — я протягиваю ей руку. Она в мгновение становится собранной и серьёзной. С глубоким выдохом, со своей кокетливой напускной важностью вкладывает свою руку в мою ладонь. Мы встаём с постели и медленно поднимаемся на второй этаж апартаментов, миную коридоры и холлы, гостевые спальни и прочие развлекательные комнаты.

Объём долго был моей страстью, однако если Марсель человек с размахом техасца: его мечта — особняк, (который, кстати говоря, он строит уже не первый год), мне было достаточно модернизированных апартаментов в высотке — меньше мебели, больше окон, пространства и кислорода. Именно такой и была моя квартира в районе «Hilton», которую я очень любил и совершенствовал чуть ли не ежемесячно по каждому последнему слову техники. Пока мы шли к Бархатной комнате, я рассказывал Лили о том, какой позы я жду от неё, едва мы войдём, упомянул также и о «стоп-словах», коими у меня были «красный» и «жёлтый», сохранённые ещё с контракта, составленного моим главным предком. Лили всем своим видом показывала, что уверена в себе и во всём, что происходит, но колени её мелко подрагивали, а движения были резки и неуклюжи, что крайне не свойственно ей. Я приложил ладонь к панели у металлических дверей лифтёрного типа, после чего распознание черт на руке прошло успешно, что и заставило створки в «мой рай» распахнуться. Мы вошли вдвоём, держась за руки. Ширина входа это позволяла. В синей просторной комнате, чьи полы были покрыты замшей, а стены сотканы из бархата с мощными вставками из меди, не было ничего, кроме кожаной кровати с сафьяновым пологом. Лили осмотрелась.

— Это всё? — чуть слышно спросила она, сглотнув. — Я думала, что это... будет комната ужасов, а здесь только...
— Терпение, — я перебил её хриплым шёпотом. От одного её вида в этой комнате по моей коже бежал мороз. Взяв с полки, встроенной в стену рядом с дверью, пульт, я нажал на кнопку «Б», означающую ничто иное, как элементы бандажа. Полстены по левую сторону от нас, будто бы затряслась, затем разделилась пополам. На стеклянных стеллажах лежали всевозможные элементы ограничения движения: распорки, верёвки, бечёвки, наручники, «ловушки», сети и многое другое, озарённое тусклым лучом ювелирных подсветок.
— Это значит «Б», — хрипло выдыхаю. — Думаю, ты сделала прекрасный выбор.
— А что значит «А»? — она неотрывно смотрела на стену, которая раскрылась специально для неё. Я сглотнул, изучая взглядом её изумительный чёткий профиль. Медленно нажал на кнопку и ещё одна часть стены распахнулась. Там лежало огромное количество анальных пробок, затычек, стрампонов, вибраторов, — всего того, чего поначалу так боится любая девушка. Кроме прочего, а — означает арома-секс, этим и можно объяснить количество всяких разных скляночек с жидкостями, стоящими на самой первой полке.
— Это «А». Для твоей попки, — я смотрю в глаза Лили, мгновенно потемневшие на несколько глубоких тонов. Тяжело дышит, ломает пальцы и краснеет, кусая свои сочные губы. Её взгляд мечется со стенда на стенд, «из пункта «А» в пункт «Б». Я могу только представлять, о чём думает эта девочка. — Скажешь, что происходит сейчас в твоей красивой головке? — она судорожно вдыхает воздух, заглядывая в мои глаза.
— У меня всё мокро и нет ... сил терпеть, — чуть слышно хрипит она, — Пожалуйста, сделай всё, что хочешь, — она поднимается на носочках и влажно целует мокрыми губками пересохшие мои, — это будто обжигает, заставляя покачнуться и меня, и моё сознание.

Медленно, неслышно Лили двигается в центр комнаты, опускается на колени, садясь, и упирается лбом в замшу пола. Её хрупкое белое тело на синем бархате, как яркое созвездие на беспросветном ночном небосклоне. Она идеальна. Её хрупкий позвоночник виден из-под тонкой белоснежной кожи. Я захожу вглубь комнаты, попутно снимая рубашку, оставаясь в одних только джинсах. Знаю, что начать надо с чего-то менее тяжёлого... Беру бечёвку, нажимаю на кнопку пульта, заставив потолок медленно раздвинуться и обнажить решётку, на которую можно подвесить что угодно. Плотный, металлический сплав, покрытый серебром и бронзой. Подхожу к Лили со спины и громко произношу:

— Встань, — я вижу мурашки, бегущие по её шелковистой коже. Девушка покорно поднимается на ноги: от нетерпения они подрагивают. Руки Лили сжимает в кулаки. — Не сжимай ладони... Заведи их назад, — даю приказы чётко и быстро, чувствуя подступающий к самому сердцу адреналин. Оттого, что я делаю это с ней и впервые — наслаждение меня накрывает не только физическое, но и моральное. Я связываю оба её запястья морским узлом. Она хрипло вскрикивает, когда я укрепляю узел слишком жёстко. — Больно?
— Нет, Мастер, — чуть слышно выдыхает она, — так сладко, что боль в паху тут же даёт о себе знать. Не могу сдержать улыбки, но тут же убираю её. Беру за свободный кусок волокна и обхожу Лили. Взгляд направлен в мои глаза.
— Не смотри на моё лицо. На меня. Смотри в пол, — как можно более твёрдо произношу, не в силах устоять перед ней и пред её гипнотическим взглядом. Подведя Лили к решётке под потолком, закидываю верёвку в специальное отверстие, затем вторую, связываю ещё одним узлом. Взяв металлическую вставку двумя руками, заставляю Лили выгнуться и стоять буквально на кончиках пальцев. Она откидывает голову назад, чуть дыша, когда мои губы липнут к венке на её шее, под которой нещадно бьётся участившийся пульс. Она закрывает глаза, приоткрывая губы в блаженном стоне, чувствуя влагу и покалывание зубов — я оставляю крупный, собственнический засос, подтверждая ничто иное, как-то, что она полностью в моей власти.

Она тяжело дышит, а я скольжу губами ниже, лаская её ключицу. Её подрагивающие губы, сияющие огнём глаза и продолжительные выдохи, шумное сердцебиение, — всё это сводит меня с ума. Доминант — это, прежде всего, контроль над своим телом и над телом своей Сабмиссив, но в моей голове дурман, и мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не прервать в одночасье все наши сладкие муки и вытрахать её до обморока. Она так тяжело, сладко дышит, её глаза закатываются, а губы сохнут, она кусает их, будто хочет выпустить весь свой чувственный сок. Я люблю её, да, люблю, когда она так порочно постанывает и скулит, когда она сжимает ноги и горит в моих поцелуях, превращаясь в пепел. Мои губы уже скользят по груди. Она дёргает связанными руками — решётка поднимает её от меня выше. Она почти висит над полом, её тело напрягается. «Она начинает паниковать», проносится в моей голове. Наши лица сейчас на одном уровне. Я беру в обе руки её щёчки и, еле дыша, хриплю, прожигая её взглядом насквозь:

— Доверься своему Мастеру, крошка. Тебе будет хорошо. Поняла? — Лили сглатывает.
— Да, сэр, — она шумно выдыхает, опуская взгляд вниз, и чуть шевелит в воздухе ножками, несколько морщась от дискомфорта в руках, или от возбуждения, что стекает по её лодыжкам, от желания, которое нельзя скрыть... Она хочет свести ноги, но напряжения не выдерживает. Я с ухмылкой наблюдаю за этим «воздушным балетом», просто стоя впритык к ней, напротив, ем её взглядом. Она, наконец, решается посмотреть мне в глаза.
— Я хочу вас, Мастер, — надрывно хрипит она отчаянным шёпотом. Я прикусываю её сосок, заставив вздрогнуть и громко, долго проскулить букву «о-о-о». С шумом оторвавшись, я подхожу к «а»-стендам и беру масло из тимьяна и розмарина. След за тем, вибрирующую анальную затычку, которая проходит глубже от каждого движения и вибрирует внутри. Если бы не специальная цепочка, её можно вообще потерять в заднице. Лили конвульсивно потряхивает. Ноги её плотно сжимаются, с каждым разом всё жёстче. Я неслышно подхожу к ней со спины, и когда мои губы касаются её влажной от пота лопатки, она с громким стоном замирает всем телом.

Я продолжаю целовать её, пряча пробку временно в карман, раскрываю бутылочку масла, лью на ладонь и провожу по следу укусов и поцелуев на спине. Лили дрожит, хрипло простонав, и тяжело дышит от ощущения. Конечно, да... прохладная, вязкая жидкость, как бальзам по телу. Её спинка блестит, как и изумительная попка. Обе ягодицы сияют, а я лью ещё и ещё, — капли застывают слюдой на подкаченной заднице. Глотаю влагу во рту, скопленную от желания укусить её сладкий сочный орех. Сжимаю попку рукой, оттягивая и лью масло между двумя сторонами сладкой задницы. Лили дрожаще стонет — этот звук похож на ангельское пение. Такое чарующе-пронзительное, полное истинного удовлетворения. Вместо масла с попкой начинает взаимодействовать пробка — едва я просовываю её, Лили дёргается и затычка сама по себе проскальзывает внутрь её заднего входа. Лили мычит, снова дёргает ногами и замирает с прерывистым громким выдохом. Кажется, она уже чувствует вибрацию. Мурашки на её коже говорят за неё, а тело, которое просто-напросто дрожит от возбуждения купается в этих ощущениях. Пот выступает на её спине и на её лице. А я скольжу рукой с нотками розмарина по её прессу ниже, к киске. Накрываю её на мгновение рукой и слышу благодарное всхлипывание.
— Ну, что? Ужасно быть моей сабмиссив? — издевательски произношу, ведя указательным пальцем по складкам вверх и вниз. Лили капризно вскрикивает, дёргаясь и снова замирая, покрываясь пупырышками до самой шеи.
— Дориан, чёрт тебя возьми! — хрипло рычит она. И за то, что она назвала моё имя, я резко стегаю её ладонью по клитору. Проносится звонкий крик. Лили крепко трясёт. Я накрываю полностью её киску и сжимаю в своей руке. Она скулит, слабо стонет, так просяще, хрипло и громко, что возбуждение ко мне подкатывает, точно по щелчку. Мои пальцы начинают кружить на розочке её складок, её рот источает миллион разных звуков чуть ли не за мгновение. Я чувствую грудью, членом, вываливающимся из джинсов и уверенно торчащим, как горит её тело, сверкая в тусклом свете от масла. Хлюпающие звуки, мокрые пальцы, горячие соки, которые заполняют ладонь, как роса... Я просто тру её. Аромат дурманит — такой бешено сладкий и уничтожающий разум. Её бедра кружат вокруг моей руки, попка двигается то вперёд, то назад, то снова повторяет всё. Совершает круг за кругом, надвигаясь на меня. Её хриплый стон пронзает воздух, а затем, на выдохе, я слышу: «пожалуйста».

В мгновение ока я оказываюсь впереди неё и грубо наполняю до самого основания, закинув её ноги на себе бёдра, плотно сжимая её маленькие колени. Она кричит и вспыхивает — я представляю кутеж её чувств. Она шевельнулась настолько резко и быстро, внутри неё так чертовски мокро и горячо, что пробка наверняка вибрирует изо всех своих техно-сил, не давая ей нормально вздохнуть. Я трахаю её так быстро, заставляя забыть обо всём, что пугаюсь сам своего темпа, который может к чертям порвать её. Лицо Лили блаженное, оно залито краской, а губы искусаны, — удовольствие и боль сосут из неё кровь. Её киска хлюпает, то сжимая меня, то трепеща под напором толчков. Мокрые волосы прилипли к её вискам, шее, ключицам. Она пахнет, как цветок магнолии, — такой пьянеще-сексуальный аромат. Я двигаюсь быстрее, заглядываю в широко распахнутые глаза и вижу в них своё разъярённое от страсти лицо. Стоны Лили становятся громче, гортаннее. Рычание перебивает хрипы и наоборот. Я чувствую, как мои ноги теряют способность чувствовать опору, Лили дёргает руками от удовольствия и подтягивается от меня выше — против собственной же воли — с рычанием выдыхая. Я просовываю глубже, она буквально скачет на мне сверху. Мои руки скользят по её напряжённым бёдрам и ложатся на попку. Её выдохи, хриплые стоны, такие отчаянные и громкие сводят меня с ума, как и кипяток её обжигающих соков и раскалённая кожа её подтянутого маленького тела. Она вьётся на мне, будто заведённая. Кровь приливает к её губам и щекам. Молящий стон рвётся с губ, смешанный с всхлипом, и я понимаю, что сейчас, очень скоро, окончательно сделаю её. Её глаза на мокром месте, хотя на губах порочнейшая из всех её улыбок. Она близко, она очень близко. Она жмурится, крича одними губами «да!», просто на мгновение широко распахнув губы. Я не останавливаюсь, я вбиваюсь, вбиваюсь и ещё. Она до дикости плотно сжимает меня своими ногами. Одна моя ладонь сжимает её ягодицу — как можно сильно и жёстко, не волнуясь о том, что останутся следы пальцев. А другой рукой я просто дёргаю за цепочку, освобождая её попку от затычки — освобождаю её оргазм, от которого она громко, хрипло кричит и дёргается, утыкаясь лицом в мои волосы, прерывисто дыша в них. Её трясёт, колотит, а звуки так приближены к звериным, что мне становится больше, чем хорошо. И я выплёскиваюсь внутрь неё, откинув затычку, запреты, просто сжимаю её попку и стреляю в её киску спермой. Мои губы встречаются с широко открытым ртом Лили. Я проталкиваю язык в него, забирая долгожданный, принадлежащий мне, мне одному поцелуй. Она кусает меня за губу — я жёстко шлёпаю её по заду. Чувствую кровь во рту... Мы начинаем целоваться ещё грубее. Так грязно, дерзко и порочно, как никогда. И я снова чувствую, как твердеет член. И начинаю двигаться внутри неё, заставляя дрожать, трястись и сходить с ума от чувств.

— Ма-а-а.... а—а... Мастер! — стонет она, откидывая голову назад, её голосовые связки рвутся. Я путешествую губами по её влажной горячей шее. Пульсирующая венка, которую я бесконечно всасываю, кажется, вот-вот разорвётся от моих поцелуев. Она кружит головой, её глаза пьяно закатываются. Темные зрачки расширяются так, что ночь всего мира накрывает меня. Одурманивает сознание. Я без устали двигаюсь внутри неё. Одна моя рука скользит по её бедру и ягодице ногтями, вторая ползёт по спине, надрывая гладкую, влажную кожу. Она так остро на меня реагирует, что мне ничего не остаётся, кроме как продолжать двигаться — разрывать её...
— Ты чертовски хороша, — хриплю в рот, вбиваясь так, что от толчков эхо разносится по всей комнате, возбуждение стреляет прямо в голову.

Она толкается мне навстречу. Её глаза просят испить её до дна, как сладкое вино, сгубить её своим непрекращающимся движением. Она отдаётся, слёзы текут по щекам и её улыбка — порочнейшая из всех, что я когда-либо видел, как доказательство тому, что она осознала: не сломлена. Она доверилась мне и та боль, к которой я подвожу её, теперь вызывает лишь удовольствие. Порочное, разрывающее, такое грязное, что даже такой ангел, как она, становится жаждущим ненасытным зверьком. Её звуки — лучшее доказательство тому, что она не обманулась мне, не разочаровалась, не пожалела о том, что доверилась. С каждым моим проникновением в неё, я понимал, что теперь уж точно не уступлю её никому. Никогда не отдам её. Никогда не предам. В ней так хорошо, как в раю. С каждым моим движением внутри я чувствую всё больше и больше удовольствия. Тело накалено, сердце бьётся на пределе своих сил. Я просто схожу с ума от неё. Схожу с ума и понимаю, что нашёл всё, что мне нужно в ней одной.

***

Запах Лили, — цитрусовый гель и нотки секса, ведь она сама — секс, — заполняет пазухи и сознание. Она не говорит ни слова. Руками и ногами не может шевелить вообще. Прежде чем снять её из-под потолка, я трижды оттрахал её. Я трижды делал из неё сумасшедшую, упивающуюся моими толчками порочную девочку. Она плакала в голос, дрожа и смеясь, когда кончила в третий раз, а потом тихим голосом прохрипела: «Мастер, вы убийца...». Она прекрасна. Сейчас она молчит уже полтора часа, отходя от экстаза, а я массирую лосьоном её запястья, которые были стянуты прочной бечёвкой. В душе она вообще была тряпичной куклой. Я ухмыляюсь, вспомнив об этом. Она открывает глаза, смотря на меня в тусклом свете потолочного ночника.

— Что? — чуть слышно сипит она.
— Вспомнил, что ты не можешь стоять, — тихо смеюсь я. Лили слабо шлёпает меня ладонью, сжимая губы, чтобы сдержать улыбку. Я прекращаю массировать запястье и притягиваю руку к губам, нежно целую в ладошку. Она глубоко выдыхает. — Скажи мне что-нибудь ещё...
— Я... очень счастлива, Дориан, — шепчет она. — Я бы и раньше могла это сказать, но боюсь, потому что обычно моё «я счастлива» длится недолго.
— Неделю счастья я уж точно могу тебе обещать. Никакого офиса, тетра. Ты, я. Мы. Вскорости Диснейленд, — улыбаюсь. Лили кусает губу, часто моргая.
— Ты думаешь, театр — это препятствие счастью?
— Я так не сказал. Я просто переживаю, что...
— Что?
— Проводя много времени вдали от меня, ты... мы друг от друга начнём отдаляться. Хотя фактически я понимаю, что со мной этого не будет. Ведь, Лили, когда тебя подолгу нет рядом, у меня начинается самая настоящая паранойя. Я вижу тебя во снах, в ведениях, и порой мне кажется, что моя голова взорвётся от мыслей о тебе. Я очень сильно к тебе привязан. Настолько сильно, что, — я перевожу дыхание, — Мне не хватит ни слов, ни воздуха описать тебе всех моих чувств.

Лили садится на постели, чуть хмурясь от ломящей боли в теле и кладёт обе руки на моё лицо. Нежно проводит пальцами по щекам.
— Дориан, ты у меня на первом месте. Ты самое главное. Моё главное, — чуть слышно шепчет Лили и прижимается губами к моим. И я шумно выдыхаю, чувствуя дрожь, — Ты знаешь, что в любое время ты можешь прийти ко мне. Я предупрежу твою паранойю раньше. Так же, как ты предупреждаешь мои страхи. Я знаю, что многое сейчас у нас... запутано, многое неизвестно, но... Мы ведь разберёмся с этим. Мы же справимся, я права?
— Да. Мы с тобой справимся, — мой голос опускается до хрипа. Лили валит меня на себя, заставляя поверить в это окончательно. Она целует меня так нежно, что всё в моем сердце оживает, пульс начинает биться внутри, как соловей в клетке... в клетке из буйных растений зелёной рощи.
Всё, что я чувствую к ней, можно выразить словом, которое я однажды презирал и проклинал. С ней я не думаю ни о чём — это редкое, великое счастье для меня, избавляться от мыслей. Когда она рядом, всё становится на свои места. Я чувствую себя живым и по-настоящему счастливым. Лили Дэрлисон — это имя, выбитое нашей страстью на моём сердце. Имя, которое не стереть никогда.

Лили

Однажды почувствовав то, что никогда не ощущал, то, что тебе понравилось, ты начинаешь хотеть ощутить это снова и снова. Это становится наркотиком. Любовь Дориана стала моим наркотиком, и он усиливает эту дозу каждый день, насыщая меня в полной мере. Рядом с ним я чувствую себя самой желанной, самой счастливой на свете. Когда он целует меня, в моей душе происходит взрыв, сотни приятных взрывов, словно кто-то поджёг целый магазин фейерверков. После опробованной впервые Бархатной комнаты, я всё ждала, когда в Дориане снова проснётся Мастер и сделает своё чёрное, но несущее изумительное удовольствие дело. Однако последующие два дня он, очевидно, гасил это в себе. И был очень не сдержанным в спальне, в гостиной, в ванной, и даже на кухне, когда его домработница, наконец, её покидала. Я провокатор. Я заставляю его делать то, чего он хочет, но втайне. То, отчего он воздерживается, рвётся наружу, когда я сажусь на его колени и начинаю чреслами тереться о его пах. Или когда я обнимаю его со спины, утыкаясь губами в лопатки и целуя их. Или тогда, когда с утра надеваю его рубашку, совершенно не застёгивая её... поверх голого тела. Ещё его сводит с ума моё нижнее бельё. Когда мои вещи, в день «Первого шлёпанья», в полном комплекте были доставлены в «Hilton», я принялась баловать Дориана каждое утро. И сегодня не было исключением...

Вскочив чуть свет с постели, я надела красный, полупрозрачный комбидресс со стрингами и чашечками формы «Анжелика». Мне определённо шёл этот цвет, эта яркость. Оценив себя в зеркале, я наклонилась и резко поднялась вновь, заставив волосы со всей их буйностью рассыпаться по моим плечам. В своём роскошном наряде я продефилировала на кухню. Мои знания о готовке были весьма скудными, однако я бы была последней идиоткой, если бы у своей бабушки Марианны — между прочем, с итальянскими корнями, — однажды не научилась готовить пиццу. Кухня Дориана была обустроена несколько... современно. Настолько, что я минут двадцать ещё не могла отличить, где посудомойка, а где духовой шкаф. Поэтому встроенный в стену планшет с Сири-инструктором по кухне, — для особо одарённых, — пришёлся очень кстати. Сири сама подобрала мне энергичную музыку и содействовала, помогая мне в приготовлении, по любому вопросу. Я была так безмерно счастлива, когда поставила свою «Маргариту» в духовку, что начала танцевать оттого, что у меня это вышло без лишних рук. Ну, только если с электронным помощником, — хотя это мало кого интересует. Когда аромат начал распространяться по кухне, я заварила листья чая и бергамота, и, дав настояться, налила чай... Дориан появился буквально во время сервировки. Увидев пиццу на пол столешницы, он широко открыл глаза и с ухмылкой сел на стул, поставив локоть на поверхность и проводя рукой по своей каштановой шевелюре.

— Очень аппетитно пахнет...

Я вышла из-за барной стойки, держась за своеобразный металлический шест от пола до потолка. Дориан осмотрел мой наряд — медленно и сексуально — снизу вверх. Его кадык дёрнулся, а губы приоткрылись, когда он шумно сглотнул. Всё ещё мокрый после душа. Его член под спортивными штанами и так явно выпирает. Волосы встрёпаны. Глаза — синие, но тёмные. Я подхожу к нему впритык. Дориан притягивает меня за талию к себе, жёстко сжимая, и смотрит в глаза, уткнувшись лбом в лоб.

— Выглядишь ты ещё аппетитнее.
— Правда? — шепчу я чуть слышно.
— Абсолютно, — кивает. Мои руки, лежащие на его плечах, скользят на мощные бицепсы и жёстко и их сжимают.
— Сильному тигру нужно поесть, — шепчу я.
— Не знал, что ты умеешь готовить...
— Признаюсь, я не мастерица. Точнее, я — ещё хуже, — смеюсь, — Но пицца, наверное, единственное блюдо, которое я умею приготовить, — Дориан вплетает руку в мои волосы на затылке и плотно стягивает их, сжимая в кулаке. Наклонив мою голову, он проскальзывает кончиком носа по моей шее, посылая по телу рой мурашек. Я вздрагиваю, едва горячие губы нежно накрывают кожу в мягком поцелуе. — О, Дори...
— Лили, — едва ощутимо язык пробегает к ключице, — Ты могла бы ничего не уметь в этой жизни. Ничего не делать. Я всё равно бы любил и хотел тебя, потому что ты — моё всё.

Сердце замирает. Я смотрю сквозь пелену в его глаза. В моей душе такой прилив любви к нему, что я с трудом могу сдержать эмоции. Как же он дорог мне, смертельно дорог... После Бархатной комнаты он стал ко мне ещё нежнее. Ещё больше, чем внимательнее. Мы вообще эти последующие два дня никуда не выходили из квартиры, мы отключили телефоны, мы были лишены постороннего внедрения в наше пространство. Мы говорили о студенческих годах, о детстве, о книгах и судьбах их создателей. Мы говорили обо всём. Потом поддавались страсти и влечению, которое разжигалось внутри. Это неиссякаемое чувство интереса к нему точно наваждение. Это желание к нему — мой наркотик и моя погибель. Он настолько вошёл мне под кожу, проник в сознание, слился с моей душой, что стал для меня всем. Когда хочется это высказать, горло как будто что-то душит... И я просто стону от чувств и бессилия, поглощая его губы своими, руками обвиваю шею, обнимая, прижимаюсь ближе. Он пахнет родным. Он мой.

— Ты мой, — озвучиваю я, глядя в потемневшие глаза.
— Ты моя, — вторит он, сглотнув. Я нежно целую его в губы. Дориан с шумом отрывается, прикусив мою нижнюю.
— Дориан...
— Да? — он улыбается. Я кусаю внутреннюю сторону щеки, чтобы не сказать: «трахни меня в Бархатной комнате, я видела столько игрушек...». — У нас сегодня самолёт в семь часов вечера, во Францию.
— Оу, точно... Я совсем забыла, — радостно выдыхаю, качая головой. Схватив его волосы обеими руками, я притягиваю его лицо к своему и целую, ещё и ещё... Он с мычанием обнимает меня, прижимая к себе.
— Лили, — шепчет он в мои губы, — Ты чего-нибудь хочешь? — его глаза смотрят в самую душу.
— Да, мне... мне бы очень хотелось ещё раз... в игровую, — краснея, шепчу я.
— Ещё? — он округляет глаза, сдерживая улыбку.
— Да. Только не говори, что ты не рад этому.
— Я рад, Лили, я очень рад, — его губы растягиваются в ухмылке, — Я отведу тебя туда. Но только после Парижа.
— Почему? — я чуть надуваю губы. Дориан смеётся.
— Потому что мне так хочется, — он подмигивает.

Я мычу, насупившись. Дориан смеётся ещё громче.
— О, Лили... Ты просто прелесть. Я посмотрю, как ты будешь себя вести. И если мне понравится, то я обязательно поощрю тебя.
— А если тебе не понравится, как я веду себя? — я выгнула бровь. — Ты ведь обещал, что наказаний не будет... Хотя то шлёпанье в машине, мне очень, очень сильно понравилось. Пицца остывает, я тебе положу, — я взяла специальный нож и деревянную «лопатку». Разрезав тесто с сыром и томатами, я вытащила один большой кусочек и положила Дориану на тарелку. Его взгляд соскользнул с моей груди в комбидрессе на тарелку, когда он чуть наклонил к ней свою голову, повернувшись. Я любовалась этим красавцем. Приложив лопатку к губам, я сняла кончиками зубов сыр и облизала её, обхватив губами, не сразу поняв, что Дориан наблюдает за этим.
— Вкусно? — сглатывает он.
— Пробуй, — я указываю головой на его тарелку, стоящую перед ним. Снова обхватываю губами лопатку и посасываю. Дориан обхватывает мою руку с рукояткой и крепко её сжимает, звучно выдёргивая из моих губ. Склонившись к моему рту, он начинает меня целовать. Мои пальцы освобождают «лопатку», но Дориан не дает ей упасть, даже когда мои руки обвивают его шею, а губы, жёстко целуя его, хотят поглотить во внутрь. Дрожь проходит по телу, когда деревянная «лопатка» для горячего шлёпает меня по заду с резким звуком, заставив меня задрожать и простонать в его рот от неожиданности.
— Ты серьёзно? — хриплю чуть слышно я в его рот. — Ты... отшлёпаешь меня «лопаткой»?
— А ты против? — он выгибает идеальную бровь, — Твои булочки выглядят довольно аппетитно.
Я перестаю дышать на несколько секунд. Затем нападаю на его губы с диким поцелуем, как можно глубже проталкивая язык в его влажный рот. Он крепко сжимает меня своей большой рукой, затем снова грубо шлёпает меня приспособлением, которое, как оказалось, можно использовать не только на кухне... хлопок заставляет меня затрястись и собрать в кулаки его густые тёмные волосы. Стон непроизвольно скатывается с губ. Оторвав меня от себя, Дориан разворачивает меня спиной к себе и одним резким движением склоняет к полу. В глазах всё качается. Головокружение, смешиваясь с томлением между ног, даёт сердцу импульс биться быстрее. Мои влажные ладони липнут к нижней части шеста, под столешницей, и плотно его сжимают. Дориан проводит указательным пальцем по линии стринг, чуть оттягивает и отпускает, заставляя их стегнуть меня. Я с дрожащим стоном выдыхаю, утыкаясь подбородком в свою грудь. Волосы касаются пола. Представляя нас со стороны, я кусаю нижнюю губу, поистине возбуждённая правильностью такого расклада, такой картины... Внутри души тонким, хриплым голосом поёт маленькая, сексуальная джазовая певица, просящая меня продолжать отдаваться этому искусителю. Дориан продолжает шлёпать меня «лопаткой». Я увлажняюсь от каждого удара и уже сомневаюсь, что вряд ли когда-нибудь ещё воспользуюсь этой «лопаткой». В её прямых нужных целях...
Попа горит. Он просовывает лопатку под ткань и начинает поглаживать её клитор, собирая хлюпающую влагу. Я дрожу, изгибаясь, ломая собственную спину и откидывая голову назад. Вторая рука Дориана сжимает мою красную попку от ударов: сначала одну сторону, потом другую, затем обрушивает шлепки. Я теряю над собой контроль, когда он резко хлопает меня по клитору лопаткой и сжимаю влажные ладони в кулаки, постанывая через сжатые губы. Влага течёт по бёдрам, соки шумно хлюпают между ног, колени нещадно дрожат.

— Ты прекрасна, Лили, — хрипит Дориан и кусает меня за ягодицу, затем целует в укус. Всё, что внизу живота, сжимается в жёсткий узел, выпрямляется в натянутую струну и вновь повторяет свой эротический танец. Я не стесняюсь своих звуков. Мой голос совсем охрип, голос дрожит, влага течёт по спине, по шее, по лбу. Дыхание сбивается...

— Дориан, пожалуйста, — мне стоило только прохрипеть. И он сделал то, что сводит нас обоих с ума с первого же движения, с первого толчка — начал меня трахать. Мои крики были громче, чем раньше и желание было сильнее... И он, он был ко мне ещё ближе.

«Пусть так будет всегда», — всё, о чём я внутренне молилась.

После шлёпанья и жёсткого секса на кухне, мы вновь отправились в душ, в котором так и не смогли друг с друга слезть, вследствие чего, мною приготовленная пицца совсем остыла. Это привело меня в некоторую досаду, но Дориан сказал, что «удивлять его своими кулинарными творениями у меня будет ещё уйма времени», поэтому сейчас — нам нужно собрать вещи, где-нибудь пообедать и поехать в аэропорт. С первой задачей мы справились довольно быстро, так как были ужасно голодными. В ресторанчике мы обедали с ещё большей скоростью, во-первых, по той же причине, во-вторых, потому что время поджимало. У меня тряслись поджилки от предвкушения встречи с новым миром, новой страной и детской мечтой каждой девочки. Господи, я и представить не могла, что она когда-нибудь сбудется! Дориан стал для меня настоящим волшебником, по которому я в самом прямом смысле съезжала с катушек. Мне становилось с ним просто, я начинала его понимать.
Возможно, ты начинаешь по-настоящему понимать кого-то, когда безоглядно доверяешь. Я смотрю на него, слушая о том, что он говорит об авиакомпании, которую приобрел ещё его дедушка и понимаю, что опять влюбляюсь в него. Ещё сильнее, ещё больше, ещё... по-настоящему. Двадцатый или сотый раз за день, неважно. Просто больше никого и ничего мне не нужно.

— С нами полетят сыновья Фиби, наши с Марселем двоюродные братья. Стефан, Джон и Кристиан. Они тройняшки.
— Ого! А как же ты их различаешь? — изумляюсь я. Дориан смеётся.
— Они тройняшки, не близнецы.
— А, вот как...
— Ага, — Дориан Грей улыбается, как голливудская звезда.
— Мне так нравится, когда ты показываешь свои зубы, — смущённо шепчу я.
— В самом деле? — я киваю. Дориан ухмыляется.
— Где? Здесь? — он кусает меня за шею, и я смеюсь, шумно выдохнув, — Или здесь? — он с улыбкой потягивает острыми зубками мою мочку. Дрожь бежит по позвоночнику.
— Мне нравятся укусы... Но больше нравится, как ты улыбаешься, — блаженно выдыхаю я, шепча с улыбкой. Дориан заглядывает в мои глаза. Они широко расширены и чисты, как летнее небо.
— О, Лили, — чуть слышно шепчет он, потираясь носом о мой, — Ты уже была во Франции?
— Нет, я вообще ещё не была... ни в какой другой стране. Мир такой огромный, но... зачем он мне, если вы не будете меня кусать постоянно, мистер Грей?

Он смеётся, потираясь носом о мой висок. Свежий летний воздух из открытого окна в авто приятно заполняет салон. Губы Дориана ненадолго замирают на моём плече.

— А ты часто бываешь во Франции? Тебе там нравится? — тихо спрашиваю. Дориан отрывается от моего плеча и смотрит мне в глаза. Его взгляд становится отрешённым и отдалённым. Ох, нет...

— Я был там один раз в сознательном возрасте, по одной, не самой приятной необходимости.
По его лицу я понимала, что ничего уточнять не нужно на эту тему. Не сейчас.

— Ещё я там был однажды в детстве, а так, — продолжал он, — Я не самый ярый поклонник Франции, да и Европы в целом.
— Ты любишь только Америку?
— Почему же? — он рассмеялся, — Думаешь, меня могут интересовать только Америка и Европа? Мне безумно нравится Япония, Китай. Австралия. Прекраснейшие города Сидней, Канберра... Мистеры Криги, с которыми ты познакомишься, оттуда, — он снова расплылся в улыбке.
— А кто ещё с нами поедет?
— Марсель с Рэйчел.
— Они встречаются? — не удержалась я от вопроса.
— Вряд ли, — пожал плечами Дориан, — Скорее, просто спят.
— В духе Марселя? — ухмыльнулась я.
— И в духе Рэйчел, — кивнул он. Между нами повисло недолгое молчание.
— Ты не знаешь, почему твой брат...?
— Знаю, — прервал он мой вопрос. — Это очень долгая и грустная история любви и предательства. Большего сказать не могу, извини. Марсель ни с кем, кроме меня, не говорил об этом, поэтому я думаю, что для него это важно. Важно, чтобы другие об этом не знали. Ты же не обидишься на меня, если я тебе об этом не расскажу? — я закусила губу от неловкости.
— Что ты?! Конечно, нет, — прошептала я, сглотнув, — Я так и думала...
— В смысле?
— В том смысле, что в его жизни уже была любовь, которая его сломала. В моей жизни... такой не было, до тебя. Я уже говорила, что не считаю, случившееся с Шоном, любовью. Моя первая любовь — это ты. А мне не раз приходилось слышать, что первая любовь ломает и редко бывает... счастливой.
— Я не хочу, чтобы ты волновалась об этом, — прошептал он, взяв мою руку в свою и поцеловал костяшки пальцев, — У меня на роду написана счастливая первая любовь.
— Правда? — его глаза тепло улыбались.
— Правда. Мой дедушка Кристиан с Аной, папа с мамой... несмотря на препятствия, всё равно вместе.
— А как же тогда Марсель? — сглотнула я.
— Эта любовь не была взаимна, Лили. Девушка его использовала, — пожал он плечами, — Мне кажется, что это и было его препятствием, это наваждение... Я уверен, что он ещё сможет полюбить. Просто должно пройти ещё время, — он сглотнул. Недолго помолчав, продолжил. — Знаешь, Лили... Мне кажется, с твоим появлением, лёд в его груди начал наконец-то таять. Я не могу догадываться, какие именно струны ты затронула в его душе, какие мысли вызвала, но твоё появление — живая вода для его окоченелого сердца. Оно хотя бы застучало. Сейчас я говорю это и у меня нет ни капли ревности, потому что я уверен, прежде всего, в себе. В тебе. И в своём брате. Я уверен во всём происходящем, а это первый фактор отсутствия ревности. Фактор полного осознания того, что она ни к чему... Я веду к тому, что без всяких лишних, собственнических и злых чувств я рад, что Марсель начал оживать и что это сделала именно ты, — он провёл рукой по моей щеке, так нежно. Сердце внутри меня стучало всё быстрее.
— Я просто поделилась той живой водой, в которой ты купаешь моё сердце, — чуть слышно прошептала я. Дориан прижался к моим губам своими, сладко и надолго. Чуть прикусил мою нижнюю губу, ведя рукой по шее. Отстранившись, он долго, пристально смотрел в мои глаза.
— Ты говорил, что у тебя есть ещё один родной брат? — прочистив горло, спросила я, чтобы отвлечься от его рта... Который снова улыбнулся своей сексуальной улыбкой.
— Да, Лили. Армэль. Но он любит, чтобы его называли просто Мэлом...
— А у него есть девушка?
— Возможно, кто-то появился. Он безнадёжный романтик, поэт, а они, как правило, влюбляются в каждый столб.
— Он пишет стихи? — изумилась я.
— Но их лучше не читать, — он сказал это так серьёзно, что я рассмеялась.
— Почему? — Дориан широко улыбался.
— Ну, порнографическое содержание, маты и... очень много лести.
— Вау... Это искусство, как ты думаешь? — выгнула я бровь.
— Это постмодерн.
— Стало быть, искусство? — Дориан прыснул.
— Ты считаешь, что постмодерн — это искусство?
— В своём роде, — Дориан закатил глаза, и я захохотала.
— Думаю, нам не о чем говорить, девушка, — щёлкнул он меня по носу. Я укусила его за палец. В подобных действиях и шутках друг с другом, мы даже не заметили, как приехали. Смеясь друг над другом, хохоча от счастья, что вместе, мы вышли за руку из машины, попрощались с Олсеном и последовали к личному микро-самолёту Дориана.
Поднявшись с ним за руку по трапу, мы были встречены приветливым молодым капитаном Колином Бауэром и его подругой-стюардессой Зейной. Зейна — маленькая девушка с огромными чёрными глазами и вьющейся буйной шевелюрой, с приветливой улыбкой отвела нас в салон. Пока мы рассаживались, здороваясь и попутно знакомясь с Кригами (я), она рассказывала о правилах безопасности, предлагала еду и напитки. Через несколько минут мы уже парили в воздухе, Марсель разливал шампанское, Рэйчел спала, положив голову ему на колени. А Крис, Стеф и Джо — как коротко их называли их двоюродные братья, — болтали без умолку, наперебой и, признаться, слушать это радио «Трио» было очень интересно.

Кристиан Ян Криг — оказался парнем с аналитическим умом. Физик-теоретик, неплохо владеющий четырьмя иностранными языками и объездивший полмира — оказался горячим любителем всего французского. «Особенно парижанок», — добавил он с улыбкой первого парня в ирландской деревеньке. Уже два года он живёт между Сиднеем и Сиэтлом. Как стало известно, вместе со своим другом, Джейком Де Нилом он уже четыре года, как создал и продолжает развивать свой обувной бизнес. Брендовая обувь, из первых рук, попадает в его бутики по всему свету и пользуется большим спросом, благодаря хорошей рекламе, качеству и миллиону других причин. «Только мужские туфли, в основном — итальянские, итальянцам во многом нет равных», — эту мысль подхватил Марсель, который, как оказалось, любил Рим больше, чем Сиэтл и всю Америку в целом. Сам же Кристиан был большим патриотом (если его можно таковым вообще назвать), ему просто нравится всё и везде. Деловой, хваткий и внешне — очень горячий мудила, пока ещё не выбравший себе спутницу жизни.

— Если я выберу себе какую-нибудь одну девушку, то обижу других, — засмеялся он на мой вопрос: «Не пора ли, к двадцати шести годам, остепениться?»
— Я не думаю, что они умрут от обиды. А вот одну из девушек ты можешь по-настоящему осчастливить. Честно, надолго и правильно, — прошептала я. Он сделал крупный глоток шампанского.
— Мисс Дэрлисон, ваши речи излучают романтизм и вызывают уважение, но посудите сами... Зачем мне эти проблемы? В Англии, например, никто не входит в «степень» до тридцати лет. А во мне, признаться, есть такие корни. Так зачем же мне рушить устои? — рассмеялся он.
— Да уже был случай, что его чуть не женили, — продолжил Джо, заговорщически улыбаясь, — Он после этого серьёзно к этому относится...
— Воу-воу-воу, — подхватил Марсель, играя бровями, — А это уже интересно! Почему мы с Дорианом не в курсе? — он пихнул Дориана в плечо, который широко раскрытыми глазами смотрел на Кристиана. Тот стиснул челюсти, затем сквозь зубы произнёс, смочив губы шампанским:
— Здесь нечем хвастаться. И распространяться на этот счёт не нужно.
— Ну, Крис, — протянул Марсель, — Уже заинтриговал нас твой братец. Поворачивать назад бесполезно, выкладывай!..
— Да, да. Было дело, со мной и русской девушкой... Она ни слова не понимала, что я говорю, а я не понимал её, а потом она просто... уехала и назвала мне город, который я, если и русский выучу, не произнесу.
Его братья — Дориан и Марсель — явно потеряли дар речи. Я тоже. Немного.

— А поподробнее? — выдавила я.
— Я влюбился в неё за одну ночь, мы просто... Я даже не знал её имени. Всё было без слов. Она была бесёнком, самым безбожным ночным приключением в моей жизни. Потом пришла женщина, как я понял, её мать, стала всё ломать в их номере отеля, чуть не убила меня, потом крутила предо мной кольца и только тогда я понял, что... девушка уже была, вроде как, с кем-то просватана. Парни издеваются, что это она меня так женить хотела... Но... Нет. Я убежал, потом мы увиделись в аэропорту, когда она уже садилась в автобус, выходя за пределы зала ожидания. Рейс был Сидней — Москва, но... она крикнула мне какой-то другой город. И я не помню точно, он или нет, в общем... Я толком ни в чём этом не разобрался. Это дело двухлетней давности, так что... Не надо так таращить глаза, Марсель.
— Так ты не женишься, потому что надеешься на несколько бесбашенных ночей со своей русской топ-моделью? — выпалил он.
— Теперь всё проясняется, — широко улыбнулся Дориан, прижав меня рукой за талию ещё ближе к себе, — Вот почему ты живёшь на две страны...
— Так, хватит. Закрыли тему. Поговорите вон о Джо, или вообще о Стефе. От его похождений вы вообще закачаетесь.
— Эй, ты стрелки-то не переводи, — засмеялся Стефан. Но идею подхватил Марсель:
— О, да... Стеф у нас ещё тот говнюк.

Стефан Теодор Криг, как я услышала из разговоров ранее, был генеральным директором родовой компании Кригов в Австралии. Его отец Адам и его тёска-дед сочли его достойным кандидатом, что было весьма обусловлено тем, что Стефан по жизни был отличником. Когда Адам-Арман Криг защитил учёную степень доктора медицинских наук и стал более тщательно заниматься лечением людей (что было около шести лет назад), ему понадобилась опора в лице сына. И для компании медицинского оборудования в Австралии, и для Америки. В Австралии холдинг был значительно больше, а Стефан обучался в Кембриджском университете, параллельно (заочно) в Оксфорде, так что на него надежд было возложено больше. Пока Стеф заканчивал учёбу, Адаму помог его тесть Кристиан, более энергичный дедушка Греев и Кригов. Когда у Стефана остался только Оксфорд (три года назад), он влился в работу компании, и сейчас развивает её и продвигает на новые уровни. Инженер-врач, неплохо владеющий кистью, — что дополнил ценитель искусств Дориан, он пошёл по стопам отца и деда Джона Флинна — психиатра мирового масштаба. Когда я поинтересовалась, откуда столько в вашей семье способных к рисованию, Стефан назвал имя своей мамы и тёти Греев — Фиби. Такую блестящую карьеру Стефана Крига могла портить только его репутация. Он называл своих девушек именами дней недели. Это меня вообще убило.
— Господи... я просто вам поражаюсь! — вспыхнула я, — Вы, вроде как, умные парни, но в плане отношений с девушками, вы ведёте себя, как самый настоящий отстой. Почему вы не можете найти себе кого-нибудь подходящего, а не размениваться на... это всё?
— Потому что нам так нравится, Лили, — пытался меня унять Стефан, улыбаясь, будто знает все мои последующие реплики наперёд, — Я не собираюсь связывать себя и обязывать. Брак подразумевает детей, отсутствие всякого разнообразия и красок жизни. Я не выношу скучать, а когда ты постоянно в отношениях с кем-то одним, это начинает раздражать. Я прочёл массу книг по мужской и женской психологии, проводил с собой миллиарды тестов на моногамию и полигамию и пока везде один и тот же результат — тот, который удовлетворяет меня и не удовлетворяет тебя. Вот, рядом с тобой сидит пример, который на протяжении очень долгого времени не связывал себя отношениями. Ты первая его девушка, с которой я, вот так вот, сижу лицом к лицу и говорю. А ему двадцать шесть. По меркам твоего маленького идеального мира у него там тоже должен быть дом, зимний сад, кошка, собака, жена и пятеро детей? Мы живём в абсолютно другие времена, в эпоху других девушек, мужчин, других возможностей. Я действительно хочу состояться, как человек. Я стремлюсь пока только к той стабильности, которая действительно важна для моей жизни. Моя карьера, моя личность, мои деньги. Я не говорю, что никогда не женюсь и никогда не приду к тому, что мне вот...«Да, ребят, уже пора заводить жену и семерых детей с собакой», — я не исключаю, что к этому приду, и это не смешно, парни, — ответил он улыбкой на их смех, — Когда-нибудь, так будет, и я буду скучно сидеть перед вами и крутить рукой с кольцом! Но на данный момент, меня вполне устраивает Санди, Фрайди и так далее. Понимаешь? Сейчас я ищу в себе личность, внедряюсь в своё дело. Я прекрасно понимаю, что я должен быть в ответе за того человека, который войдёт в мою жизнь. Но пока я толком не держу ответа за свой завтрашний день. Я впервые за два года вот так вот вырвался на месяц со своими братьями, чтобы повидать вас с Дорианом, Марселя — та к уж и быть, двоюродных сестёр, родных, — он сделал глоток шампанского, — У меня до хреновости мало времени, а стройка отношений — требует колоссальное количество времени, которое я не могу себе, просто-напросто, позволить. И не хочу пока. Я уже говорил, повторю ещё: это время когда-нибудь настанет. Но не сейчас, просто-напросто не сейчас, — он подмигнул мне, заставив меня шумно выдохнуть. Конечно, в некотором смысле, он не совсем правильно понял меня, но мне уже было достаточно того, что он высказал свою позицию. И хоть слабо верилось, но моё сердце действительно грела надежда на то, что когда-нибудь я смогу его увидеть в окружении семерых детей, жены и собак, гуляющих по роскошному зимнему саду в его усадьбе во Франции. Я улыбалась своим фантазиям, пока речь не зашла о его брате Джо.

Джон Адам Криг — четыре года, как владелец, «Angels of Heaven & Co» в Америке. Этот холдинг возник несколько позже, чем в Австралии, но очень быстро обрёл популярность благодаря смекалке и таланту Адама Армана Крига, их отца, которым они, признаться, очень гордятся. Чтобы начать работать, Джон на втором курсе обучения в Бостонском университете перешёл на заочное отделение, и принялся «управлять и властвовать». Среди талантов Джона обилие знаний иностранных языков, доступ к художеству и прекрасному с помощью таланта к рисованию (по специальности он — архитектурный дизайнер). К владению компанией, — как он сам говорил, — он никогда не стремился, но если долг и судьба потребовали от него это — он противиться не стал. Да и противился бы, наверное, только дурак. Его отношения со «слабым полом», к счастью, меня порадовали. Уже полтора года он встречается с редактором литературного журнала «New Yorker», Элион Райан. После того, как я это услышала, я облегчённо выдохнула, что заставило парней рассмеяться. Джон даже подсел ко мне ближе, чтобы показать мне их совместные фотографии и утвердить мою радость окончательно. Девушка на фотографиях была очень красивая: высокая и улыбчивая, наверняка с ирландскими корнями из-за своей белоснежной кожи, особенно в сравнении с Джоном. Как выяснилось, они вместе учились в университете, потом он перешёл на заочное и долгое время они попросту не виделись, но всегда поддерживали отношения. Когда она закончила учёбу, то по распределению известной редакции отправилась в Сиэтл, где на одной из тусовок всё у парочки благополучно закрутилось.

Дальше Джо показал мне фотографии своих трёх сестёр. Они были великолепны, все, как на подбор — «породистые», стройные, кареглазые, с тёплыми и приветливыми улыбками. Самой младшей, Эйвери Криг — четырнадцать исполнилось седьмого февраля, но она уже одна из самых востребованных тинэйджеров-моделей в Америке. От двух старших сестёр её отличали невероятные кудри, доставшиеся ей от отца. Кроме развития в модельном бизнесе, Эйвери совершенствовалась в танцах в школе Айрин и, судя по некоторым видеозаписям, показанным мне Джоном, у неё просто замечательно это получалось. Старшая сестрёнка — Бриджит, первая ступила на модельное поприще, к двадцати четырём годам успела стать идолом моды в Италии, с широкой подачи Джеки Кэй, известнейшей модели... Когда я узнала, что и она является их родственницей — двоюродной сестрой мамы Кригов и тётей Греев, — моя челюсть вообще упала ниже плинтуса. Я только и думала: «Куда я вообще ввязалась?» Озвучив свой вопрос, я заставила всех рассмеяться, да и сама веселилась от этой мысли..., но лично моё веселье длилось недолго. Джо рассказал о своей второй сестричке — Мэдисон Криг — Кэрруэй, которая стала женой одного из самых богатых людей в мире, Энди Кэрруэя. Это имя, — по словам Джона, — не знать просто страшно. Всмотревшись в её лицо, я вспомнила, что около года назад видела выпуск в журнале с их свадьбы в Бразилии! Ну, конечно же! Знаменитый банкир и владелец огромного количества микро-бизнесов! Обалдеть!

— Он старше её на десять лет, живёт она больше, чем припеваючи, по-настоящему любит его, путешествует с ним повсюду, — продолжал говорить о ней Джон, — Она всегда воспринимала богатство, как должное, но всегда училась и трудилась, как зверь. Она во многом талантлива, но всё делает слегка, знаешь ли... Мне кажется, ей просто поистине близка праздная и роскошная жизнь и если так выпала её карта, что тут поделаешь?
— А что насчёт того, что излишества портят людей? — тихо спросила я, отпив глоток шампанского.
— Мэдди не из таких. Она очень отзывчивый и добрый человек... Какая была, такая и есть, — он добро улыбнулся мне, — Она содержит большое количество приютов, благотворительных организаций и компаний. Хочет детей. Знаешь ли, наша мама... у неё был период в жизни, она... пять лет провела в монастыре, читая очень много богословской литературы, учась смиренному труду... Эта история так тронула Мэдисон, по-моему, ей ещё не было десяти...
— А сейчас ей сколько? Прости, что перебила, — шепнула я.
— Думаю, она будет немного старше тебя.... Ей двадцать два, — кивнул он.
— Нет, она младше меня, — широко улыбнулась я, — На год, — шепнула я. Недолго помолчав, Джон продолжил:
— Так вот, ей не было десяти лет, но... услышав от мамы истории об этой жизни, лишённой фактически всех земных радостей, она была настолько тронута, что принялась изучать богословие, углубилась в веру и пообещала маме, что в шестнадцать лет тоже пойдёт в монастырь, чтобы хотя бы год вкусить эту жизнь. И она два года провела там, потом вышла, сказала маме, что поняла, к чему придёт однажды каждый человек, сказала, что вера — это единственное, что однажды останется у людей и... вернулась она вообще другой. Очень повзрослевшей, всё осознавшей... потом поступила в институт, закончив школу экстерном два за один год, изучала духовную философию... Мне кажется, что после этой пары лет в монастыре она изменилась, став ещё лучше. И больше не менялась. Знаешь, мне кажется, что забери у неё все деньги и скажи «живи так» — она не расстроится.
— Ты любишь Мэдисон... Наверное, даже больше, чем других сестёр, — прошептала я, потому что большая часть салона уже мирно почивала. За исключением болтающих нас с Джо, пьющей кофе Рэйчел и Дориана, поглаживающего меня по голове, которую я уместила на его плечо.
— Её просто нельзя не любить. И она сама... умеет любить так, как могут только единицы, — кивнул мне Джон. Медленно встав с диванчика, на котором мы сидели вдвоём с Дорианом, он пошёл по коридору в поисках официантки.

Я удобнее уместилась в руках своего любимого, положила голову на его грудь и принялась медленно поглаживать её рукой. Дориан Грей поцеловал меня в висок. Мне было так тепло и уютно в его руках.

— У тебя замечательная семья, — прошептала я, — У меня никогда такой не было.
— Возможно, скоро будет? — тихо спросил он. Моя рука замерла на середине груди. Я посмотрела в его глаза.
Я пыталась найти слова, но ничего не получалось. Мне вдруг захотелось поцеловать его... В коридоре послышался шум, мы повернули головы в ту сторону и смогли приметить некоторое оживление. Джон и стюардесса Зейна вносили пледы. Укутав нас в один с Дорианом, он подмигнул и сел на сидение напротив, набросив одеяло на тахту Марселя с Рэйчел, которая тут же спрятала под ним себя и Марселя. Я спрятала нос в плед, прижимаясь к Дориану ближе. Что-то внутри меня при виде этого жеста Рэйчел болезненно дёрнулось, она могла слышать нас... Однако, в тоже время, горячее тепло текло по жилам от этих слов Дори... И я правда думала: «Возможно, скоро будет».

***

По временному поясу США, в аэропорт Орли мы приехали к семи часам вечера... Но на деле, к нашему общему счастью, в Париже было девять часов утра. Остановившись совсем неподалёку от Диснейленда, в отеле «Ilodge Primia», мы разделились по номерам. Братья Криги в одном, мы с Дорианом в другом, а Рэйчел с Марселем в третьем. Всё проходило на автомате. Я просто понятия не имела, как это возможно: «я» и «в Париже».

Приняв душ, дожидаясь Дориана, я сидела на балконе и вдыхала свежий июньский воздух, подставляя лицо солнцу и любуясь изумительным городом... Я толком не могла поверить, что я здесь, но каждая минута, каждый мой вдох молил меня поверить в это. Когда Дориан вышел из душа и нашёл меня в одном халатике на плетённом стуле, тонущую в лучах солнечного света, он обезоруживающе мне улыбнулся, такой мокрый и сексуальный после душа. Хоть темы и разговоры на протяжение всего «утра-вечера» были невинны и беспочвенны, чувствовалось какое-то странное, невиданное электричество после фразы, не выходившей у меня из головы. Мы наедине, мы вполне можем сейчас продолжить говорить об этом, но он не начинал. Возможно, это потому, что я ничего не ответила? Но я же потянулась, чтобы поцеловать его... или я только хотела это сделать? Голова сейчас шла кругом, я просто не имела не малейшего понятия. Может, это случайно соскользнуло с его уст и он не хочет больше об этом говорить? Я закусила губу. Если подумать, то и впрямь мой мозг слишком быстро крутит калейдоскоп.

— Я заказал нам завтрак в номер, — прошептал Дориан, сев предо мной на корточки, сжав мою руку, и положил голову на мои колени. Я гладила его густые, шоколадные волосы и влюблялась в него ещё сильнее, чем раньше. — Как ты себя чувствуешь после перелёта?
— Хорошо, — прошептала я, поцеловав его в лоб, — Я не верю, что всё это происходит со мной.

Он шумно улыбнулся.

— Ты счастлива? — он посмотрел в мои глаза. Я часто закивала и прижалась своими губами к его. — Тогда и я счастлив.

Я шумно выдохнула в его рот. Я буквально физически чувствовала своё невероятное, неподкупное, дурманящее сознание счастье, которым хотела поделиться со всем миром.

Позавтракали мы быстро, с той же скоростью собрались. Я надела лёгкое ситцевое платье-рубашку — нежно-голубое в тонкую вертикальную полоску и такого же оттенка босоножки. Дориан был невероятно сексуален в чёрной футболке с свободными рукавами и крупным «V» — вырезом, так отлично смотрящемся на его широкой груди. Светлые джинсы, чёрные солнцезащитные очки (повторюшка достал их, когда я надела свои), делали из него настоящего Джеймса Бонда, которым только и остаётся, что любоваться. Солнце бликами играло на его упругой белоснежной коже. То, как крепко он держал меня за руку, грело меня изнутри. Когда мы спустились вниз, то я удивилась — в холле нашей банды не было. Дориан подробно объяснил мне то, что наверняка сейчас в Диснейленде огромная очередь и поэтому ребята решили разобраться с этим конфликтом. Насколько я поняла из слов Дориана, кого-то там знает Рэйчел, кого-то Марсель, а кого-то Кристиан Криг, так что нам пока остаётся только ждать звонка... По поводу других двух братьев, Дориан решил умолчать и не открывать мне всех карт, что ещё больше подогревало мой и без того животный интерес.

У отеля, по заказу Дориана, нам пригнали красный Audi — кабриолет. Я присвистнула, когда увидела. Дориан расплылся в широченной улыбке.

— Красиво жить не запретишь, — ухмыльнулась я. Дориан открыл мне дверь.
— Всё для дамы сердца, — он наклонился, чтобы поцеловать меня в губы. По телу прошло приятное тепло.
— Дориан, — шепнула я в его губы.
— Да, Лили?
— Я люблю тебя, — он снова прижался к моим губам, но теперь по-другому — глубоко и требовательно, утрамбовывая мои волосы в кулак и целуя, целуя, целуя... Я промычала от удовольствия. Дориан прикусил мою губу. С шумом оторвавшись, он обошёл машину и уместился рядом.
— Я покатаю тебя по городу, дорогая, — ухмыльнулся мой прекрасный принц и заставил взвизгнуть — не только этой заставляющей онеметь новостью, но и тем резким выездом, который он произвёл, дав по газам.

Ветер трепал мои волосы, вокруг расстилался город, строились здания... Эйфелева маячила вдали, как спутник, каждую секунду. Огромное здание Сорбонны захватывало дух. Собор Парижской Богоматери, знаменитая Триумфальная арка... Я выпрыгивала из машины всякий раз, когда видела то, что раньше открывалось мне только в Интернете и на открытках.

Дориан видел мою слабость на эту утончённую, живописную архитектуру и фотографировал меня у каждого здания, которое мне нравилось. Мы не смогли проехать мимо дома моды Шанель — Дориан увидел, как вспыхнули мои глаза, когда упомянул о нём. Вместе мы зашли в него — так я и познакомилась с тётей Дориана, которая попросила называть её «просто Джеки». Это имя ей очень подходило — оно не чувствовало возраста, как и она сама. Познакомившись со мной, она обещала, что сейчас же организует для нас с Дорианом небольшой микро-показ. Признаться честно, мне очень понравились и она, и её сын — мечта всех французских (и не только французских) девчонок от пятнадцати — Энсель Вэндем. Было видно, что с Дорианом у них достаточно тёплые и добрые отношениях, хоть говорили они на французском, и я мало что понимала. Этот язык у меня оставался на уровне университетского обучения, так что хвастать мне слишком-то было нечем... Но какого было моё облегчение, когда они вдруг снова заговорили на английском! Энсель тут же обратил свой взор на меня и второй раз за пятнадцать минут поцеловал мне руку. С лёгким акцентом он произнёс:

— Ты просто находка Дориана! Хотелось бы знать, у тебя есть брат? — улыбнулся он.
— Брат? — сглотнув, выдавила я. Подняв взгляд на Дориана, стоящего за спиной Энселя и прячущего за кулаком улыбку, я поняла всё, точно прозрение пришло свыше. Энсель Вэндем — парень нетрадиционной ориентации. Ох... и почему такие секси-парни решают, что с мальчиками лучше? — Оу, Энсель, знаешь... мой брат не самая подходящая пассия.
— Почему же? — искренне удивился он.
— Он ублюдок, — просто отрезал Дориан, — И не только у Лили с ним напряжённые отношения, — как можно спокойнее продолжил он.
— Что ж, очень жаль, — выдохнул мсье Вэндем. Затем, он увидел свою маму, возвращающуюся к нам, и заметно просветлел изнутри.
— Пойдёмте скорее в главный зал! — позвала нас Джеки.

Под плавную, мягкую музыку, попивая шампанское и вино, закусывая виноградом и сыром, мы смотрели на невероятный дизайнерский талант и обалденную «модельную» походку. Я вспоминала, что всегда мечтала научится так ходить и зачастую большинство моих попыток заканчивались нестерпимым фиаско. Мне безумно понравилась воздушная шифоновая блуза с завязочками впереди, короткое чёрное платье-фрак с гипюровыми вставками от груди до бёдер и сногсшибательные рваные джинсы с вставками из разных тканей — кожи, ситца и даже фатина с гипюром. Так как я имела оплошность это всё произнести вслух, по окончанию показа Джеки Кэй, без оговорок, сунула пакет мне в руки. На ценники я просто-напросто решила не смотреть, ибо не миновать было бы Лили Дэрлисон разрыв сердца. После дома моды, мы с Дорианом и подарками поехали в Лувр, взяв с Энселя обещание, что он обязательно ещё позвонит, чтобы встретится с нами. Блуждая по роскошным залам и невероятному саду огромного дворца наполеоновской эпохи, мы совершенно забыли с Дорианом о телефонах и времени. Мы целовались под каждым кустом в саду, Дори кружил меня на руках, я была готова плакать от счастья. Плюхнувшись на ухоженную зелёную траву в роще, где каждая птичка напевала на свой лад песенки французского мотива, мы разглядывали белоснежный гипюр облаков, который окутывал небо, ловили самолёты, пролетающие над этой благословенной землёй и, наверное, оба понимали, что большего счастья нам не нужно. Я уже залезла на него, лежащего на траве под дубом, купая его губы в поцелуях, как наконец-то раздался телефонный звонок или прозвучал он громче, чем обычно, так как поцелуи уже выходили за все грани приличия.

— Да, Марсель, — тяжело дыша ответил ему Дориан, не отводя взгляд и смотря на меня, — Да, мы у Лувра... ты уже туда подъехал? Мы сейчас выйдем... Да, мне Стеф сказал, куда ехать... Сейчас будем.
— Мы в Диснейленд? — пропищала я нетерпеливо.
— Нет, — рассмеялся Дориан и ещё раз поцеловал меня в губы.
— А куда же? — я с любопытством смотрела в его.
— Скоро узнаешь. Марсель, Кристиан и Рэй договорились насчёт Диснейленда. Завтра, ближе к вечеру, он будет почти весь наш, — я взвизгнула и с шумом прижалась к губам Дориана, целуя его сочные, смеющиеся губы.

Выйдя за пределы участка Лувра, мы сели в наш кабриолет. Рядом с нашим, стоял чёрный, с опущенной кожаной крышей. Там сидел Марсель в своих солнечных очках. В окно, правой стороны заднего сидения выглянула Рэйчел и поиграла пальчиками, помахав мне рукой.
— Привет, — протянула громко я, широко улыбаясь. Мне кажется, я её раздражала. Это меня смешило. Неужели, ей нравится Дориан? Мой Дориан? От этой мысли я чувствовала себя ещё больше счастливой: он даже не смотрит на неё, для него существую только я. Господи, я правда такая собственница?

— Что-то вы медленно, голубки, — с ухмылкой сказал Марсель.
— Посмотрим, кто из нас действительно медленный, — рассмеялся Дориан и бросил на меня выразительный взгляд поверх чёрных стёкол очков, коим до этого Марсель в ответ наградил Дори. Я поняла, что будет гонка. Дрожащими руками пристегнула ремень. В динамиках авто заиграл Эйбл, у Марселя, определённо, Канье... Марсель откинул очки и одарил меня таким взглядом, что кровь непроизвольно отлила у меня от щёк. Наверное, мне предстояло столкнуться ещё и с этой тёмной стороной братьев Греев. Резкий визг шин и вот уже — на скорости больше двухсот — они несутся, как чёрт знает кто.

Желудок ухнул вниз. В свете послеполуденного солнца город казался золотой розой, раскрывающий один за другим лепестки своих улиц, с невероятной скоростью сменяющих друг друга. Я вжалась в сидение, влажные ладони с хлопком пристроились на ручки сидения, а в горле в ту же секунду пересохло.

— Господи, — вдохнула я.
— Страшно? — с азартом в глазах спросил Дориан.
— Смотри на дорогу! — завопила я. Он рассмеялся.

Встречный ветер задул сильнее. Я думала, что моя голова сейчас просто-напросто оторвётся, причём ко всем чертям. Дрожащей рукой, но я нащупала кнопку на приборной панели и нажала. Крыша поднялась и шум в ушах утих, волосы прекратили лезть мне в рот, словно желая, чтобы я их съела. Раздался недовольный сигнал автомобиля позади. Дориан выглядел довольным.

— Мы что, обогнали их? — тяжело дыша спросила я.
— А ты сомневалась в этом?
— Нет! — закричала я, даже громче, чем нужно. Дориан снова захохотал, но скорость не убавлял.

В таком духе мы ехали до конца. То уходя от них далеко, то будучи от них на волосок, но мы были первыми и Дориан несказанно гордился этим. Когда мы вышли из машины, мои колени до сих пор дрожали и я, как не старалась, не могла перебирать ногами. Тогда Дориан взял меня, как невесту, на руки. Сначала я не поняла, куда мы попали — огромная, пафосная и чрезмерно ухоженная вилла на конце города. Джон, встретив нас с ласковой улыбкой, сказал:

— Моя небольшая французская резиденция.
— Небольшая? — только и смогла выдавить я. Самым невероятным на этой вилле был бассейн — размером чуть ли не с футбольное поле. Я уже было хотела расстроиться, что не взяла купальник, но Дориан сказал мне с большей внимательностью заглянуть в пакет от Джеки... Чёрт! Три купальника на все виды! Дико маленькие кусочки ткани, но я прекрасно догадывалась, во сколько это обошлось и чувствовала себя несколько удручённо. Дориан надел свои плавки и свободные шорты с низкой посадкой на бёдрах — и был великолепен. Его широкие плечи, грудь, да ещё и солнечные очки... Ходячий грех. Пока я разрывалась в выборе купальника, он уже вышел к ребятам и сел на приступках у бассейна. Кристиан предложил ему закурить, он принял и делал это настолько сексуально, что внизу живота у меня всё ныло. Только вот чуть больше дня без секса, а я уже не могу спокойно смотреть на Дориана полуголого.

Рэйчел надела ярко-оранжевый купальник и выглядела в нём, как буёк. Поэтому я сразу отложила два ярких купальника, (хоть их цвета и не такие едкие), и остановила свой выбор на совмещённом, приближенным к телесному и особенно сексуальному именно по этой причине — он без излишеств. Собрав волосы в более-менее презентабельный пучок на затылке и надев солнечные очки, я вышла и сразу же села на нагретую солнцем широкую приступку рядом с Дорианом. Джон с Кристианом уже во всю резвились в бассейне, порой напоминая детей, хоть выглядели горячо. Рэйчел читала что-то, разложившись на лежаке.

Дориан смотрел на меня. И даже чёрные стёкла очков и поворот головы чуть влево, выше моей, не смогли этого скрыть. Я пощекотала его шею, и он рассмеялся.

— Ты ведь на меня смотришь? — шепчу я.
— Конечно, — он сглатывает и кадык дёргается, а внутри меня всё сжимается ещё жёстче. Соски пульсируют, когда его взгляд из-под очков касается моей груди. Я приподнимаюсь и сажусь к нему на колено, обнимая за шею. Дориан тушит сигарету в металлическую пепельницу, потянувшись и нежно сжимает меня в ответ руками.
— Дориан...
— М?
— Спасибо тебе, — шепчу, заглядывая в его глаза. Он улыбается.
— За что?
— Мне никогда не было так хорошо. Я вела себя очень глупо. Только теперь я это всё осознаю и мне страшно думать, что только из-за моих капризов и боязни всего этого может не быть, — мой голос дрогнул.
— Т-ш-ш, — протянул он, потираясь губами о мои губы; я чувствую аромат дорогих ментоловых сигарет, колы, которая стояла в его бокале рядом, и самих губ Дориана. Я влажно целую их, посасывая его нижнюю губу. Он берёт мою верхнюю и мягко ласкает... — Я люблю тебя, Лили Дэрлисон. Всё у нас будет хорошо. Поняла?
— Поняла, — шепчу я. Внезапно я в мою разгорячённую солнцем спину вонзается стрела ледяной воды, и я визжу, валясь на Дориана. Он смеётся.
— Сукин сын Марсель и чёртов Стеф, — шипит он, наверняка видя их через моё плечо, сняв очки. Дрожащими, всё ещё шокированными, как и я сама, руками, я снимаю свои и оборачиваюсь на них. Эти два дебила катяшутся, вооружившись детскими водяными пистолетами. С враждебным рыком я налетаю на Марселя, как итальянский ураган «Катрина» и щипая под рёбра, хохоча на струи воды мне в лицо, всё же, отнимаю у него один пистолет и теперь уже он с досадными стонами, падая от напора этого хорошего пистолетика, садится предо мной на колени... Вздрагиваю, почувствовав холодную спину своей и чуть обернувшись, вижу улыбнувшегося Дориана рядом.
— Мы как Бонни и Клайд, — смеюсь я, Дориан хохочет, продолжая заливать лицо Стефана. С ужасом мы начинаем замечать, что наши запасы воды кончаются. — Что будем делать, босс? — уже нервно смеясь, спрашиваю я.

Злорадство читается на лицах этих великовозрастных детей — Стефана и Марселя, наших аппонентов. Их чёртовы пистолеты полные. Дориан, ничего не отвечая, хватает меня за талию под бочок и без предупреждения ныряет со мной в глубокий бассейн — слава Богу, я с визгом, но успеваю набрать хоть немного воздуха и сгруппироваться. Вынырнув, мы, хохоча, выплёвываем воду. Марсель разочарованно смотрит на нас, равно как и Стеф. Я смеюсь, обняв Дориана ногами за талию, а руками за шею. Господи, мне так хочется кричать, что я счастлива и продолжая сжимать одной рукой пистолет, другой — шею Дориана, я зацеловываю его лицо, а парням показываю язык. Дориан демонстрирует им свой длинный средний палец, широко улыбаясь.

— Мокрее нас вы уже не сделаете, — хохочет он. Я с причмокиванием целую его в щёку. Марсель и Стефан заговорщически улыбаются, переглянувшись. Я сначала пугаюсь, но потом вижу, куда направлен их взгляд... Бедняга Рэйчел уснула, читая — это то и ясно, если взять во внимание то, что мы не спали после самолёта.
— Чёрт, а с ней это жестоко, — шикнула я, закусив губу. Дориан так же пытался сдержать смех. Когда на неё обрушились буйные потоки капель, то стал слышан визг, очень смешной, а затем поток мата и книги с сланцами, летящих в Стефа и Марселя, которые тут же откинули пистолеты и стали нырять к нам в воду:
— ГРЁБАННЫЙ МАРСЕЛЬ!
— Почему сразу я? — хохотал он, то ныряя в воду, то выныривая. — Почему не Стефан?
— Потому что из твоего сучьего пистолета ты стрелял мне на лицо!
— Что поделать? — ржёт он. — Пора бы уже привыкнуть, я всегда на лицо.
— Ах ты, сволочь, — она ныряет, обрушивая на нас рой капель. Марсель делает всё, чтобы уплыть быстрее, с невероятным усердием перебирая руками и ногами. Но от судьбы и возмездия не уйдёшь. Оседлав его спину по обезьяньему, каратистка втирает кулаком в его темя. Мы с Дорианом хохочем, наши рты открыты в разрывающем нас счастье... Да, от судьбы не уйдёшь — как не убегай. И от счастья тоже, если оно так близко... Дориан целовал меня, и ещё, и снова, и слаще и глубже, и мне уже было жарко... И прекрасно.

Дориан

— Дориан, — хрипит она, извиваясь под моим телом и окидывая голову назад, а я только наращиваю темп, ударяясь лбом о её, смотря в глубокие карие глаза, фосфорическим блеском сияющие от страсти. Её купальник валяется где-то за пределами этой спальни и нам плевать, что это не наш дом, не наш город и не наша страна. Всё равно где, только с ней. Я чертовски влюблён в неё.

Я влип. Я полностью потерялся. Назад дороги больше нет, без неё — уже нет. Шумные вдохи и выдохи, она у меня в коже, под ней, внутри, под костью.
Всё, чего мне хочется:
— в неё;
— за ней;
— над ней;
— под ней;
— спереди;
— сзади;
— сбоку;
— здесь;
— и сейчас.

По всему телу бегут мурашки. Её ноги плотно сжимают мою талию, руки шею. Мои губы ловят её, кусают и целуют, хотят поглотить и съесть, хотят заставить её забыть даже её собственное имя. Есть такие минуты в жизни, когда ты полностью осознаёшь, для чего ты создан — и сейчас я чувствовал, что для неё и мне не хотелось, чтобы это прекращалось. Я давился дыханием. Весь я растворялся в ней и мне чертовски нравилось чувствовать её. Такую мокрую, горячую, так близко к моему телу. Такую желающую меня. Стонущую от меня. Всё её тело замерло, когда он кончила раз третий за эту ночь, и я даже испугался, что пульс под моим ухом, прижатым к её груди, замедлился. Я провел рукой по её щеке, соскользнул на шею, а затем на грудь, жёстко, дико стягивая. Всё в моём теле тряслось, как будто вкололи укол адреналина.... Я кончал внутрь неё, будто меня потрошили — весь, до конца, до самого последнего издыхания. Упав с ней рядом, я невидящим взглядом смотрел в потолок. Она протяжно простонала, проскулила что-то и положила свою горячую щёку мне на грудь, начав нежно поглаживать меня мягкими, влажными ладошками. Сознание медленно сходило на нет. Я тяжко сглотнул, закрыв глаза, и ушёл в мирный, тихий сон, лишённый всяких сновидений.
Проснулся я во тьме. Лили не было рядом. Это заставило меня вздрогнуть и сесть на постели, осматриваясь. Я протёр влажными от холодного пота руками лицо. Ноги были ватные, тело побаливало... Я надел на себя всё ещё влажные от прыжка в бассейн шорты и, выйдя из спальни в холл, ведомый какой-то магнетической силой, медленно спустился к заднему двору с громадным бассейном. Лунная дорожка лежала вдоль воды, рябь медленно играла бликами в лиловом свете. На электронных часах у бассейна было 3:20, а в воде голой сиреной всё дальше и дальше плыла Лили. Я неслышно вошёл в воду и как можно тише проплыл, периодически набирая полную грудь воздуха и проплывая под водой, чтобы быть ещё более незаметным. Только подплыв впритык к ней, я шепнул:

— Лили...

Она громко взвизгнула и первое, что сделала, так это оттолкнулась от воды ножками, ударив меня при этом под дых.

— О, блять, — шикнул я, смеясь.
— Дориан, ты ненормальный?! — завизжала она.
— Тише, тише, — я подплыл к ней ближе и прижал её к себе. — Ты абсолютно голая в этом бассейне. Ты не должна быть такой громкой и кого-нибудь разбудить, — она всё ещё шумно дышала.
— Как же ты напугал меня...
— Я люблю тебя, Лили. Что ты думаешь о моих словах? — прошептал я.
— Я думаю, что... я тоже тебя люблю, — она коснулась моих губ.
Я тихо засмеялся, смотря ей в глаза. Она широко улыбалась мне.
— Я не об этих словах, — шепчу. — Я о том, что... у тебя будет... моя семья?
Она часто моргала, смотря на меня. Её мокрая ладошка коснулась моей щеки, её глаза блестели от нахлынувших слёз.
— Ты — моя семья, Дориан. Ты мой дом.

Она с отчаянием прижалась к моим губам, неистово начав целовать их. Я понимал, что в этом мире не встречу никого, кто станет мне ещё ближе...

До самого рассвета мы занимались сладкой, медленной любовью. Сначала в бассейне, затем в постели, мы терзали друг друга нежностью без стыда, отдавая себя друг другу без остатка, каждую капельку. Я прекрасно знал, что мы созданы друг для друга, как море для рыб, небо для птиц, солнце для дня. Я растворял себя в ней. Я знал, что если я смогу окончательно набраться смелости, чтобы перевернуть к лучшему свою жизнь — она скажет мне «да», она не отступится. Это меня успокаивало и, вместе с тем, давало неизъяснимую, полную ясность и уверенность. И необузданную надежду. И счастье внутри.

Ближе к полудню мы проснулись в хорошем настроении, болтали о всяких пустяках, пока собирались в Диснейленд. Перед этим мы с ребятами решили пообедать в кафе «Де Флёр», после чего отправились в парк, где нас встретил Энсель. Марсель не был гомофобом, как таковым, но за руку никогда с ним не здоровался, насмехался, был едок. Вэндем был инфантилен, он плевал на общественное мнение. Во всей нашей компании ему была действительно приятна только Лили — очаровательная в удобном маленьком чёрном платье от Шанель.
Энсель стал нашей кредитной картой и путеводителем, моментально заменившим бывшие «договорённости» ребят о развлечениях вне очереди. В Париже его знали абсолютно все.

Лили была в полнейшем восторге от замка принцесс, я фотографировал её с героями и везде, где только можно. Мне, безусловно, очень нравилось исполнять её мечты... и я хотел это делать бесконечно.

Мы покатались на американских горках Rock'n'Roller Coaster avec Aerosmith, слушая визжания Стивена Тайлера и Лили. Мёртвые спирали были покруче нашего незапланированного стрит-рейсинга с Марселем, — и я был счастлив, что Лили это признала. Вместо четырёх часовой (в среднем для Диснейленда) очереди, мы протоптались двадцать минут до прихода Энселя, сообщившего нам о том, что мы можем грузиться.

После этих «горок» мы отправились смотреть тематический праздник — лето от супер-героев Marvel. Дети носились как сумасшедшие. Марсель тщетно пытался сделать вид, что они его раздражают, но Лили вдруг встретилась со мной взглядом, и с загадочной улыбкой сказала:

— Мне кажется, из него выйдет отличный папочка.
— И я того же мнения, — рассмеялся я.

Позже мы отправились гулять по Disney Village, выходя из одного магазинчика и заходя в другой. Я скупал Лили всё, что попадалось ей на глаза, и узнала она об этом только в лимузине, когда мы утомлённые после катания ещё на паре-тройке аттракционов и ужине в одном из французских кафешек Диснейленда решили отправиться в отель, уже ближе к вечеру.

Джон успел нам объяснить, что его вилла постоянно сдаётся, так что увидеть её снова мы уже не так надеялись. По приезде в отель Лили растянулась на постели и посмотрела, впервые за долгое время, в свой мобильник. Резко сев на постели, она шумно сглотнула и посмотрела мне в глаза. Как-то панически, испуганно.

— Дориан... седьмое июня. Неделя прошла, мой отпуск...

Она виновато закусила губу. Шумно сглотнув, я сел рядом и провёл по её щеке.

— Завтра суббота. Выходные. Мы отправимся завтра вечером...
— О, боже, — она облегчённо выдохнула и нежно обняв меня, положила голову на моё плечо. — Я так люблю тебя, Дориан...
— И я тебя люблю, — я мягко целую её в лоб.

Слышу вибрацию мобильника в кармане. Бормочу извинения в волосы Лили и открываю сообщение от Кларка:

«Мистер Грей, суд по делу Хейна состоится во вторник, 11 июня, в 10:00. Нам известно, что Шон Батлер будет присутствовать. Вы будете в Сиэтле к этому времени?»

Недолго подумав, я ответил, прижав Лили ещё крепче к себе.

«Я буду. Обязательно».