Глава 13
Следующие дни прошли в череде разговоров, списков, исправлений и ночных обсуждений за чашками остывающего чая. Замок, до этого казавшийся лишь тенью прошлого, теперь жил внутри них. Каждое его эхо, каждый угол, каждая история будто просились наружу.
Тэхён нашёл старые планы здания, отметил на них точки, где могли бы останавливаться группы. Он подбирал слова, Нори факты, письма и фразы, которые казались самыми важными. Её блокнот стал полем боевых заметок: тут были перечёркнутые заголовки, стрелки, пометки вроде «обязательно сказать про Солмару» или «вставить цитату о кольце». Иногда Тэхён сомневался, но не в ней, а в реакции публики.
— Думаешь, они вообще поверят?
— Думаю, почувствуют. Иногда правда — не в доказательствах, а в том, как она звучит, — отвечала она.
Они много спорили: как подать легенду, стоит ли сразу рассказывать про Солмару, как обойтись без слишком прямых слов, чтобы сохранить магию, но не скатиться в спектакль. Нори настояла: экскурсия не должна быть театром, она должна быть напоминанием. И всё должно было начаться в пятницу. Именно в тот вечер, когда солнце садится за старые башни, и свет скользит по полу зала с картиной, будто кто-то невидимый поднимает занавес. Экскурсия началась, как и сотни других до неё.
В холле было прохладно, в воздухе лёгкий аромат старой бумаги и воска, разлитый по векам, как парфюм памяти. Посетители — группа студентов, несколько туристов постарше и семья с мальчиком лет десяти ждали, пока Тэхён, с привычной улыбкой, начнёт вводную речь. Нори стояла немного в стороне привычно, спокойно. Она слушала голос Тэхёна, будто впервые. Возможно, потому что знала: всё это только пролог. Сейчас знакомая сцена, но впереди... занавес должен был опуститься, чтобы подняться вновь, уже совсем в другом спектакле.
Группа двигалась привычным маршрутом: зал рыцарей с латами и стягами, библиотека с витринами и выцветшими манускриптами, галерея портретов. Люди фотографировали, спрашивали, удивлялись. Всё было как всегда. И только Нори ощущала, как в груди медленно нарастает напряжение, как будто внутри неё натянута струна.
— А теперь, — объявил Тэхён, когда подошли к массивным дверям с резьбой, — мы подойдём к одной из самых загадочных частей замка. Этот зал редко открывали раньше, и в его истории много белых пятен. Но сегодня... — он перевёл взгляд на Нори. — Сегодня у нас особенная экскурсия, и я передаю слово моей коллеге.
Группа слегка оживилась. Кто-то приободрился, ожидая очередной легенды с привидениями, кто-то усмехнулся, ожидая театрального шоу. Но Нори вышла вперёд спокойно. В её руках не было сценария, не было текста. Только она и правда, которую нужно было сказать.
— Этот зал, — начала она, голос был тихим, но уверенным, — не входит в обычную программу. Выглядит он скромно: всего одна картина. Но именно здесь... спрятано сердце всего замка. — Она повернулась к стене, где висело то самое полотно. То самое стекло, что когда-то треснуло. Тот самый взгляд, что был написан сотни лет назад и до сих пор умел смотреть.
— Многие годы легенда об этом месте существовала в обрывках: кто-то говорил о вампирах, кто-то о ведьмах, кто-то о проклятии. Но правда всегда была ближе, чем казалось. Она хранилась в архивах, в письмах, в дневниках и в крови, которая помнит.
Люди начали перешёптываться, но никто не ушёл. Даже мальчик стоял, затаив дыхание.
— Этот замок был свидетелем трагедии, которая стала легендой. Когда-то здесь жил человек, обвинённый в том, что не стареет, не ест, не умирает. Люди называли его чудовищем. А его возлюбленную – ведьмой. Её имя было Солмара. Её сожгли, а он исчез... но не умер. Он остался в этом замке, в этой картине.
В зале воцарилась тишина.
— Все эти годы он хранил архивы – берёг правду. Он не убивал ради жажды. Он убивал тех, кто хотел стереть правду. Он защищал её потому что любил, потому что ждал, потому что знал: её душа вернётся, и она вернулась.
Нори почувствовала, как в зале изменился воздух, будто само пространство замерло, прислушиваясь. — Эта история не о чудовищах. Она о том, как далеко готов пойти тот, кто по-настоящему любит. Даже если для этого ему нужно ждать века. Даже если весь мир будет считать его тенью. — Она сделала шаг в сторону. Прямо к картине. — Вы можете не верить. Но... иногда стоит просто почувствовать.
И в тот момент, когда дыхания затаились, а свет скользнул по стеклу, картина изменилась. Не ярко, не театрально. Просто один силуэт, тот, что был частью полотна, медленно, как будто выныривая из самого мрака, отделился от холста и в зале появился он.
Люди в зале не сразу поняли, что происходит. Словно воздух сгустился. Картина потемнела, и фигура, которую все принимали за художественную условность, вдруг обрела глубину, дыхание, тело.
Он стоял рядом с полотном — высокий, в чёрном, с глазами, которые были слишком живыми для мертвеца и слишком печальными для чудовища. Хан сделал несколько неторопливых шагов вперёд. Группа отступила инстинктивно, но никто не закричал. В его движениях не было угрозы. В нём вообще не было страха, только тяжесть веков и странная, глубокая тишина.
Его голос был спокойным, глубоким, будто звучал не только в пространстве, но и внутри людей в их памяти, в их сомнениях. — Я не буду оправдываться. Не буду убеждать. — Он перевёл взгляд на Нори. Та стояла, не отводя взгляда. — Когда-то я был человеком.
Он поднял руку. Не угрожающе, скорее, чтобы показать: ничего в ней нет. Ни оружия, ни гнева. — Когда-то я любил. Настолько сильно, что хотел остановить время. Сохранить её, защитить. Но время всё равно всё забрало.
Хан на миг опустил глаза, а потом снова посмотрел на собравшихся. — Я стал тем, кем вы видите меня сейчас. Не потому что хотел, а потому что не смог смириться с её гибелью, с её болью, и с вашей людской жестокостью.
Люди молчали. Даже мальчик стоял с раскрытым ртом, прижавшись к матери.
— Я защищал этот замок, эти архивы, память о ней, не ради себя. Ради того, что было между нами. Ради тех, кто когда-нибудь услышит и поверит. — Он подошёл ближе к центру зала. — Может, кто-то назовёт меня чудовищем. — Он кивнул, будто соглашаясь. — Но ведь порой... чудовищем становится тот, кто слишком долго молчал. Тот, кто слишком долго ждал или тот, кто слишком долго любил.
Он повернулся к Нори, и в этот момент она вдруг вспомнила ту самую, первую, крошечную мысль, когда ещё ничего не знала. «А может, он просто одинок?» Словно прочитав её мысль, Хан тихо добавил, — Я не проклятие. Я заколдованная грусть. Слишком долго живущая, чтобы всё ещё надеяться. Но сегодня... я увидел в её глазах свет. — И он посмотрел на всех: — Вы можете уйти, можете забыть, можете бояться. Но если хотя бы один человек решит запомнить не страх, а правду, тогда, возможно это проклятие действительно перестанет быть проклятием.
Толпа застыла. Воздух, казалось, всё ещё дрожал после слов Хана не от страха, а от чего-то большего. От правды, которую не ждали, но услышали. Нори шагнула вперёд. Она не чувствовала страха. Только дрожь в груди, от которой хотелось говорить громче, яснее чтобы никто не сомневался.
— Легенда, которую вы знали... была неполной, — начала она. Голос не дрожал, только немного осип от волнения. — Она говорила о вампире и о проклятом замке. Но это лишь тень. Пыль от правды, которую столетиями прятали.
Люди смотрели на неё — кто с тревогой, кто с любопытством, кто уже с верой.
— Её звали Солмара и она не была чудовищем. Она была ведьмой, да. Но не той, что насылает болезни и гибель. Она лечила, защищала. И она любила.
Нори достала из-за пояса небольшой свёрток – дневник Солмары, обёрнутый в тёмную ткань. Пальцы её обвили его с нежностью, как нечто живое. — Это её рукописи. В них правда, заклинания, воспоминания, пророчества. Она знала, что умрёт и оставила послание. Не о мести, а о возвращении, о свете, о любви, которую нельзя убить даже огнём. — Она вздохнула и, не удержавшись, прочитала вслух: — «Когда искра проснётся – кровь вспомнит, камень заговорит, а воздух дрогнет...»; «...и та, кто когда-то пала в огне, встанет, держа в ладони голос забытого мира.»
Люди переглянулись. Кто-то вслух прошептал — Это... о ней?
Нори кивнула, но не сказала прямо. Некоторые вещи лучше оставлять на границе тишины. — Этот замок не проклят.Он сохранил правду, которую уничтожали. И он не один всё это время.
Она повернулась к Хану. Он стоял в свете пыльных окон, как будто стал частью самого замка. Его лицо было спокойным, но глаза смотрели только на неё. И он заговорил негромко, но весь зал вдруг замер, будто слушал шепот судьбы.
— Я ждал столетия. Города рушились. Люди забывали. Но только одна вещь оставалась со мной – её имя, её голос, её душа. Я не знал, когда или как, но знал что она вернётся. И когда вернулась, стала моей самой большой надеждой... и самым страшным страхом.
Он сделал шаг вперёд, теперь уже совсем рядом с Нори. — Я боялся любить тебя. Боялся, что снова потеряю. Но теперь... я больше не боюсь. – Он взял её за руку, нежно, с трепетом, как будто это был самый драгоценный предмет в мире. — Я люблю тебя. Во всех жизнях, во всех мирах и если это новый цикл, то пусть он начнётся не с огня, а с тебя.