Не уходи, прошу.

Первые лучи солнца, нагло проскользнув сквозь неплотно закрытые ставни, заиграли на его веках, словно золотые мушки. Он недовольно поморщился, прикрывая глаза рукой, и медленно, словно выбираясь из густого тумана сна, стал возвращаться к реальности. Деревня за окном оживала: где-то закудахтали куры, залаяла собака, и этот тихий сельский шум, такой не привычный и чужой постепенно вытеснял остатки сна.

Цинсюань зевнул, потянулся, и теплота, окутывающая его тело, мгновенно остыла. Повернувшись на бок, он с удивлением обнаружил, что простыни на соседней половине кровати холодные и скомканные, словно там давно никого не было. Сердце его пропустило удар, а в животе появилось неприятное сосущее чувство. Он поднялся на локте, прищурившись и осматривая комнату. Ожидание, что вот-вот из-за двери появится любимое лицо, не оправдалось.

Комната, которая еще совсем недавно была наполнена их общими снами и тихим дыханием, теперь казалась странно пустой и холодной. Он резко скинул с себя одеяло и вскочил с кровати, не обращая внимания на холодный пол под ногами. Движения его были резкими и нервными, как у человека, внезапно лишившегося опоры. Он подошел к окну и распахнул ставни, впуская в комнату еще больше солнечного света. Деревня, омытая утренним светом, казалась такой же неприветливой и чужой, как и его собственная комната. Все казалось обычным и одновременно неправильным, словно что-то важное было утрачено, оставив после себя зияющую пустоту. Его взгляд метался по двору, пытаясь отыскать знакомую фигуру, но там не было никого, только утренние тени, которые играли на траве, как напоминание о том, что он остался один.

Внутри него поднималась волна тревоги, отбрасывая прочь остатки сна. Воздух в комнате сгустился, словно его собственное сердце, и он понял, что тишина эта не обычная, а зловещая, словно предвещающая что-то непоправимое.
Солнце, до того приветливое и ласковое, теперь казалось насмешливым и жестоким, когда Ши Цинсюань осознал, что комната пуста. Что-то в этой утренней тишине было неправильным, болезненным, словно воздух стал гуще и тяжелее. Сердце в его груди билось с бешеной, отчаянной скоростью, словно птица, пытающаяся вырваться из клетки. В голове все перемешалось, словно в калейдоскопе, и он никак не мог собрать мысли в единое целое.

Он опустил взгляд на свои руки, и они казались ему чужими, дрожащими и неуверенными. В глазах начало щипать, словно там собрались осколки разбитого стекла. Он попытался моргнуть, и в этот момент слезы, горячие и жгучие, сами собой покатились по щекам. Он не понимал, что происходит, почему его вдруг охватил такой животный, необъяснимый ужас. Каждое дыхание давалось с трудом, словно его легкие сжимались тисками.

Внезапно, словно молния, его пронзило осознание. Это была не просто тревога, это был страх, леденящий кровь, ужас потери, который в одно мгновение захватил его целиком. Он сжал кулаки до побеления костяшек, и в этот момент его охватил гнев, такой же внезапный и сильный, как и ужас. Он не мог этого вынести. Не мог позволить, чтобы это случилось.

Его голос, обычно такой легкий и звонкий, сорвался в крик, полный боли и ярости:

— Мин Сюн! — он прокричал имя, вкладывая в него всю свою боль, все свое отчаяние. — Ты обещал меня не бросать!

Голос сорвался, как треснувшая струна, и в этой отчаянной мольбе слышалось не только гнев, но и детская обида, и страх, такой первобытный, что от него подкашивались ноги. Он ждал ответа, какого-то звука, любого признака присутствия любимого, но в ответ он услышал лишь давящую, пугающую тишину. Она словно обрушилась на него, тяжелая и безжалостная, отбирая всякую надежду.

В этой тишине он услышал не просто отсутствие голоса, а нечто большее – зловещее предчувствие, словно сама судьба говорила ему, что его худшие кошмары стали реальностью. Слезы текли, не переставая, и с каждой новой слезой нарастало чувство бессилия и отчаяния. Он кричал в пустоту, словно загнанный в угол зверь, но ему никто не отвечал. В этой тишине он чувствовал себя таким одиноким, таким потерянным, как будто весь мир отвернулся от него, оставив один на один со своей болью.

Звук настойчивого стука в дверь, пронзивший зловещую тишину, словно ударил Ши Цинсюаня током. Сердце в его груди подпрыгнуло, и на мгновение в нем вспыхнула надежда. "Мин Сюн!" - пронеслось у него в голове, и вся скопившаяся боль, ужас и отчаяние отступили, уступая место новой, почти безумной радости. Он бросился к двери, словно раненый зверь, увидевший свет в конце тоннеля, не в силах сдержать рвущееся наружу предвкушение.

Забыв о слезах и страхе, он распахнул дверь с такой силой, что та чуть не слетела с петель. Его глаза, все еще влажные от слез, с надеждой и радостью устремились на человека, стоящего за порогом. Но то, что он увидел, заставило его замереть, словно застывшую статую, и радость вмиг сменилась леденящим ужасом. Это был не Хэ Сюань, не тот, кого он так отчаянно ждал, а генерал Пэй Мин, друг его старшего брата.

На лице Пэй Мина читалось выражение чего-то между иронией и нетерпением, и этот его самодовольный вид вызвал у Ши Цинсюаня волну отвращения. Мир вокруг словно замедлился, и все чувства, все эмоции снова обрушились на него с новой силой. За секунду надежда сменилась разочарованием, а радость — страхом.

— Нет, — прошептал он, не веря своим глазам, и инстинктивно потянулся к двери, словно пытаясь заслониться от этой пугающей реальности. Его руки дрожали, когда он попытался захлопнуть дверь обратно, желая спрятаться от нахлынувшего отчаяния и ощущения неминуемой беды. Его движения были поспешными и лихорадочными, полными ужаса и безысходности.

Пэй Мин, наблюдая за этой неловкой попыткой, лишь хмыкнул, и этот звук, полный пренебрежения, отозвался болью в сердце Ши Цинсюаня. Его лицо приобрело более жесткое выражение, и, не дав Повелителю Ветра шанса закончить своё бегство, он резко, с треском выбил дверь, заставив ее отлететь на несколько метров, словно щепку. Ши Цинсюань отпрянул, не в силах поверить в то, что произошло. Деревянные щепки разлетелись по полу, и зловещий звук раздался по всей округе, как еще один удар по его надеждам. Пэй Мин вошел в дом, не обращая внимания на руины двери, словно это была не более чем досадная помеха. На лице его не было ни грамма сочувствия, а только отстраненное любопытство и какое-то хищное предвкушение.

Голос Пэй Мина, холодный и отстраненный, словно лед, прорезал повисшую в воздухе напряженную тишину.

— Ваш брат вас ищет, — заявил он, и эти слова прозвучали как смертный приговор в ушах Ши Цинсюаня. Сердце его заколотилось еще сильнее, а ноги подкосились, заставив его отступить к стене, словно ища там защиту. В его глазах застыл страх, такой же темный и бездонный, как пропасть.

— Я не вернусь в небесные чертоги, — прошептал Ши Цинсюань, голос его дрожал от отчаяния, но в тоне прозвучала и неприкрытая решимость. — Я все знаю, так ему и передайте. Он обманул меня. Вся моя жизнь — ложь. Я лучше умру в нищете, нежели вернусь туда. Он выплюнул эти слова, как яд, и в каждом из них слышалась глубокая боль и горечь.

Пэй Мин нахмурил брови, и его лицо исказилось от неудовлетворительного поведения Повелителя Ветра. Он стремительно подошел к Ши Цинсюаню, его движения были резкими и угрожающими, словно готовясь к нападению. Грубо схватив его за волосы, Пэй Мин сжал их так сильно, что Ши Цинсюань вскрикнул от боли.

— Да вы даже представить не можете, что стоило вашему брату изменить вашу судьбу! — прорычал он сквозь зубы, его голос был полон презрения и ярости. — Если бы не он, вы бы давно сдохли в нищете.

Повелитель Ветра скорчился от боли, его глаза наполнились слезами, но он не отводил взгляда от Пэй Мина. В его голосе звучала непримиримость, несмотря на физическую боль.
— Пусть так, — проговорил он, с трудом удерживая гнев. — Но он украл эту судьбу, и я не хочу быть его марионеткой. Не хочу!

Пэй Мин сердито посмотрел на него, словно оценивая его жалкое состояние. Затем с силой оттолкнул Ши Цинсюаня в сторону выхода, где за дверью, которую он выбил, стояли два небесных чиновника, словно ждали приказа.

— Посмотрите на него, — проговорил Пэй Мин с презрением в голосе, — нашелся тут благородный. И давно ты такой? С тех пор как с нечестью повёлся? Да твой Хэ Сюань…

Не дав ему закончить эту унизительную фразу, Ши Цинсюань, подчиняясь лишь инстинкту защиты, выплюнул ему в лицо сгусток слюны. В этом плевке было все его презрение, вся его ненависть, все его отчаяние. Его глаза, полные ярости, не отводили взгляда от Пэй Мина, словно бросая вызов.

— Не трогай Мин Сюна, — проговорил он, его голос дрожал от ярости, но звучал твердо и непреклонно.

Пэй Мин, чуть ли не задыхаясь от ярости, стряхнул с лица плевок Ши Цинсюаня, его лицо исказилось от ненависти и гнева. Его глаза метали молнии, а губы сжались в тонкую белую линию. Он смотрел на Ши Цинсюаня, словно на ничтожную букашку, посмевшую его оскорбить.

— Ах ты, малявка! — прорычал он сквозь стиснутые зубы, и в его голосе звучала нескрываемая угроза.

Пэй Мин был богом войны, и как большинство богов войны, он испытывал трудности с контролем своего гнева. Эта вспышка ярости была подобна вулкану, долгое время молчавшему, а теперь извергавшему раскаленную лаву. Не выдержав и лопнув от злости, он снова схватил Повелителя Ветра за волосы, его хватка была настолько сильной, что у Ши Цинсюаня перед глазами замелькали искры.

С жестокостью, которой можно было ожидать от бога войны, Пэй Мин с силой ударил Ши Цинсюаня головой о стену. Звук был глухим и мерзким, словно ломались кости. Боль пронзила Ши Цинсюаня, словно раскаленная игла, заставляя его задохнуться от боли.

В этот момент сердце Ши Цинсюаня замерло, словно остановившись на мгновение. Но это был не страх смерти, а ужас перед тем, что он может навсегда потерять возможность увидеть Хэ Сюаня. Смерть теперь казалась ему лишь мимолетной неприятностью, в сравнении с вечной разлукой с тем, кого он любил всем сердцем. Эта мысль поразила его с такой силой, что он почувствовал, как холодная волна отчаяния накрывает его с головой.

Понимание, что его возлюбленного, возможно, больше нет рядом, разрывало его душу. Он не мог вынести этой мысли, он хотел увидеть его еще раз, хоть на мгновение, и сказать все, что не успел. Но вместо этого его пронзила острая боль, и перед глазами юного бога все потемнело. Вспышка боли, а затем густая, всепоглощающая тьма. Сознание Ши Цинсюаня покинуло его, оставив тело безвольно лежать на холодном полу, побежденное болью и отчаянием. Его последнее чувство было не страхом смерти, а отчаянным желанием увидеть Хэ Сюаня, даже если это будет последнее, что он увидит в своей жизни.