Сирен

Не важно как, не важно где — море всегда будет ждать тебя.

Алессандро Баррико

***

Шёл пятый день домашнего ареста: Чимин с каждой минутой всё больше впадал в уныние, не проходило и секунды, чтобы он не думал, как сбежать из-под надзора отца.

Время тянулось мучительно медленно, он задыхался в четырёх стенах. Ему нужно было на улицу, нужно было почувствовать себя свободным, нужно было ринуться к морю... Радовало лишь то, что отец оставил ему телефон, и музыка скрашивала долгие минуты тоски и скуки. Ах, если бы можно было использовать смартфон по назначению, позвонить и поговорить с единственным, к кому сейчас так тянет, жаль, мобильная связь морским жителям не нужна.
Ему не хватало презрительного взгляда сирена, который, несмотря ни на что, упорно продолжал притягивать его внимание к себе.

По старой традиции, коротая досуг на подоконнике, Пак отчаянно вглядывался в причудливые россыпи звёзд, будто надеялся, что они смогут дать ответы на давно мучившие его вопросы.
Чимин ненавидел одиночество по той простой причине, что в такие моменты он оставался наедине со своими мыслями и чувствами, которые ранили душу, абсолютно не вовремя возвращая парня в столь ненужные ему воспоминания.

Ему не хватало мамы, и в меланхоличные, уродливые в своей серости вечера её отсутствие ощущалось как никогда остро: пока она была жива, их семья была именно что семьёй, пусть и со своими заскоками, но единой, целой организацией.

После её смерти будто треснуло защитное стекло на некогда прекрасной картине.

Они с отцом начали постепенно отдаляться друг от друга, тем для разговоров становилось всё меньше и меньше, а напряжение между ними только возрастало. Именно в это тяжёлое для Чимина время, когда парень крайне остро ощущал своё одиночество, у него появился он...

В схватке с собственными чувствами сирен стал для него спасительной соломинкой, за которую можно схватиться и больше не отпускать. Вот только так же, как и соломинка, мистический парень был не особо надёжной опорой, которая в любой момент могла треснуть и утянуть Чимина на дно.

Пак никогда не любил прежде кого-то, кроме членов своей семьи: да и не очень-то ему хотелось, если честно. Он любил музыку, любил гулять, но больше свою любовь открытый и добрый ребёнок не дарил никому. Он уверял себя, что дружба и отношения — всего лишь приходящие и уходящие этапы нашей жизни, а в жестоких реалиях, по сути, эти мысли были защитой, барьером от одиночества и грусти, что никто не хочет дружить со странным мальчиком.

Морской монстр, что чуть не убил его в первую встречу, тоже не хотел, но тут уже захотел сам Чимин. Он увидел чудо, сказочного персонажа, с которым ему вдруг стало интересно общаться и проводить время.

Сирен, пусть и хотел казаться нелюдимым и холодным, сам того не ведая стал для Чимина другом, который умел слушать, не осуждая и не пытаясь угодить, слепо поддакивая. Он был более настоящим, чем люди, окружающие его, хоть и являлся по сути вымышленным существом для остальных.

Смаргивая подступающие слёзы, Чимин ощутил острую потребность в холодных, мокрых объятиях сирена, которые грели его лучше самого тёплого одеяла.

План в голове сформировался достаточно быстро, спасибо американским комедиям, которые он, бывало, смотрел по вечерам: пара минут, несколько подушек и некоторых мелких предметов быта — и вот, на кровати, накрытая одеялом с головой, лежит практически точная его копия. Критически осмотрев работу, подросток удовлетворённо кивнул: со стороны, да ещё и с выключенным светом может показаться, что парень, устав за день, лёг спать, из-за холода натянув одеяло по самую макушку.

Стараясь не слишком сильно шуметь, Чимин выбрался из дома через окно, благо, его комната расположена на первом этаже, а комната отца — на втором. Мышью шмыгнув к лодке, Пак торжествующе улыбнулся, приготовившись к новой встрече со своей рыбкой.

***

— Ты принёс эту странную штуку? — вот первое, что услышал Чимин, стоило ему подплыть к сирену.

— Рыбка, я ведь скучал, а тебе нужен только телефон от меня, да? — притворно возмутился парень.

— Юнги...

— Что, Юнги?

— Я — Юнги, а не рыбка! — сирен с досадой шлёпнул хвостом по воде.

Чимин, хихикнув от вида смущённой и насупившейся рыбки, решил задобрить его, достав телефон из заднего кармана штанов.

— Держи, слушай на здоровье.

Юнги улыбнулся, обнажая дёсны и ряд достаточно острых, внушительных клыков — ещё одно маленькое напоминание о том, что Чимин не с аквариумной рыбкой подружился, а с настоящей машиной для убийств.

Залюбовавшись устрашающей, но от того не менее притягательной улыбкой, Пак вздрогнул, услышав совсем уж детское «ой» рядом с лодкой.

— Я, кажется, немного намочил твой волшебный камень.

— А, не переживай, я думаю... Стой, что ты намочил?!

Чимин вскочил, при этом чуть не перевернув лодку, после чего с бессмысленной теперь осторожностью принялся рассматривать насквозь мокрый, очевидно, безнадёжно утопленный телефон.

— Он теперь не будет играть ту странную музыку, да? — виновато спросил Юнги, наблюдая за очевидно огорчённым человеком.

— Нет, но его, наверно, можно починить... — Чимин нашёл в себе силы улыбнуться: новый телефон купить было не проблемой, он целый год откладывал деньги и всё равно не мог придумать, куда их потратить.

Одно огорчало, этот смартфон ему купила мама... Он посмотрел на Юнги: тот снял маску безразличия и глядел на него с явным сожалением. Решив успокоить сирена, Чимин сказал:

— На это уйдёт немного времени, но это не самое страшное из того, что я терял в жизни.

В последней фразе сквозила еле уловимая грусть, но Юнги, очень чувствительный к таким вещам, тут же распознал её за напускной весёлостью младшего.

— Этот камень тебе напоминает о ком-то? — Юнги подплыл ближе, осторожно цепляясь своими бледными пальцами за край лодки, совсем рядом с рукой Чимина, от которой даже в паре сантиметров ощущается жар.

— Всё в порядке, — продолжал фальшиво улыбаться подросток.

Ему казалось, что смерть матери — уже пройденный этап, и что он больше не будет сокрушаться по этому поводу: все его слёзы уже выплаканы, разве не так?
Но у жизни, очевидно, было другое мнение на этот счёт — вспоминая маму, Чимину всё ещё хочется плакать.

Время — хороший лекарь, но есть травмы, которые оно залечить не в состоянии.

Первая слеза скатилась с щеки искренне старающегося держаться Пака.
Преодолев небольшое расстояние, она упала на руку Юнги.

— Чимин? — сирен обеспокоенно посмотрел на младшего — тот мелко трясся, не выдерживая, после чего с глухим стоном начиная рыдать, захлёбываясь в неожиданно накативших эмоциях.

Трудно сказать, что послужило последним толчком: долго копившиеся чувства, или же как никогда участливый взгляд Юнги, но Чимин в один момент понял, что у него нет ни сил, ни желания сдерживаться.
С ним никто толком и не говорил о смерти матери: отец закрылся на семь замков от сына, а психологов старой закалки мужчина не признавал, считая, что ходить к ним — непозволительная блажь для всяких неженок.

Старые раны вновь начали кровоточить, и ошарашенному Юнги только и оставалось, что, вспомнив слова младшего про объятия, несмело заключить в кольцо своих рук трясущегося Чимина.
Неопытный в таких делах сирен банально не знал, что делать в сложившейся ситуации, ибо успокаивать человека, да и вообще кого-то в принципе для него было в новинку.

Чимин же, ощутив на своей спине холодные пальцы, потихоньку затихал.

— Расскажешь мне, что произошло? — спросил Юнги, поглаживая шелковистые волосы на голове младшего.

— Мама, — прошептал Чимин, — я так скучаю по ней...

Он всхлипнул, утыкаясь в плечо старшему: его лицо опухло и покрылось красными пятнами, что объективно было не самым приятным зрелищем из всех возможных.

— Твоя мама, — начал Юнги, пытаясь максимально корректно подобрать слова, — она умерла?

Чимин вновь судорожно всхлипнул и, не отрываясь от плеча сирена, активно закивал.

— Давно? — продолжал спрашивать Юнги, поглаживая спину прижимающегося к нему подростка.

— Год назад, — практически прошептал Чимин, тяжело дыша. — Мне казалось, что я уже смирился с тем, что её нет, но иногда я вспоминаю, как нам было хорошо вместе, как мы сидели всей семьёй на пляже, долгими вечерами любуясь звёздами... Мне так не хватает её поддержки сейчас.

Юнги лишь крепче сжал парня в своих руках, не зная, почему он это делает, но зная, что так будет правильно.

— Мы с моей мамой никогда не были близки, — поделился он, продолжая гладить спину постепенно расслабляющегося младшего, — у сиренов в принципе не принято иметь особо тёплые отношения с кем-либо: всех нас воспитывают с мыслью о долге перед морем, о нашем предназначении, и любви и привязанности в нашей жизни просто нет места. Мы никогда не горюем, если кто-то умирает: его тело просто относят к большому гроту, а на утро следующего дня оно исчезает. Говорят, что море таким образом забирает сирена к себе, и среди бушующих волн он обращается в пену, обретая вечный покой.

— Красивая легенда, — сказал Чимин, глядя из-под опущенных ресниц на задумавшегося Юнги.

— Да... — механически кивнул сирен, устремляя взгляд куда-то вдаль. — Мне сложно понять людскую печаль, но я уверен, что если бы твоя мать была жива, она бы не хотела, чтобы ты грустил. Судя по твоим рассказам, вы очень любили друг друга, так почему бы тебе не жить дальше, во имя её памяти и воспоминаний, связанных с ней? Смерть страшна только тем, кто жив, мёртвые же не чувствуют ничего, а потому нужно идти дальше, с чувством благодарности за то, что этот человек был в твоей жизни, и делал её лучше.

— Я никогда не думал об этом с такой точки зрения, — протянул Чимин, отрываясь от сирена.

Эту ночь по праву можно считать самой важной за время их знакомства: Чимин получил то, что ему было необходимо, а именно — поддержку, пусть и неумелую, достаточно нелепую, но всё же искреннюю, а Юнги с удивлением обнаружил, что, несмотря на годы внушений о долге и вынужденной бессердечности по отношению к своим жертвам, он всё ещё способен на сострадание.

Он оказался не таким чёрствым, как думал, и если Чимина это радовало, то у Юнги это вызывало страх.

Они расстались на рассвете, с каждой такой встречей становясь всё важнее и важнее друг для друга.