Несдержанность

Близился сезон дождей. Небо всё чаще хмурилось, с гор спускался холодный сырой туман, а водяные гули сходили с ума, предчувствуя, что с приходом зимы водную гладь затянет коркой льда, лишая их тёплого мяса сонных и неосторожных селян. Стебли лотосов и кувшинки скрылись с поверхности озёр, только сухая высокая трава и камыши качались на ветру. В поздней осени была своя красота и свои радости.

Благодаря тому, что все были дома и усиленно работали последние месяцы, орден с легкостью перенесёт эту зиму. Скрыться в четырёх стенах было не самой плохой идеей. Молодые адепты отказывались отпускать своего учителя далеко, а брат не мог нарадоваться тому, что есть кому поручить часть работы. Один бы он точно не справился. Когда напряжение становилось слишком сильно, у того желчь и кровь шли горлом от сдерживаемой ярости. Вэй Усянь не мог позволить Цзян Ваньиню захлебнуться этим добром.

И все же его мучили воспоминания. Та неопределённость, проснувшаяся внутри. Если бы было так просто взять и забыть. Ощущение чужих сильных рук, прижимающих его к твёрдому стволу дерева, горячие прикосновения мягких губ и тонкий запах сандала, осевший на одежде. Если бы он мог выбросить всё это из головы. Это начало приходить ему во снах. И ученики не могли взять в толк, отчего их мастер с каждым днём становится всё тише и задумчивее, глядя вдаль.

Вэй Усянь не ждал его. Не ждал, что человек, похитивший его покой и первый поцелуй, явится объясниться. Это было бы нелепо, а нелепость это по его части. Лань Ванцзи был выше этого. Так бы он, пожалуй, сказал раньше, до того, как открыл глаза и увидел чужое лицо, искажённое сильной мукой.

Прежде, стоило ему увидеть этого зануду, кровь вскипала от желания подразнить. Как в прошлом, когда они были младше. Разбивать эту ледяную маску, каждый раз выпуская чужие чувства наружу, было ошибкой? Каждый раз натыкаясь на Лань Ванцзи где-либо, он вспоминал много чего из того, что происходило между ними во время обучения в Облачных Глубинах. Поддаваясь порыву, мужчина останавливал Ванцзи, желая привлечь внимание и направить разговор в сторону тех времён. Но тот напоминал ему одним своим видом, что всё слишком сильно изменилось.

И всё же, когда Вэй Усянь вернулся в Пристань Лотоса, к Цзян Чэну и Яньли, он поддался иллюзии, будто всё осталось по-прежнему. Какая глупость!

Брат был прав. Вэй Ин как был глуп и нелеп, так и остался. Сейчас же времени на то, чтобы разбираться со всем, едва оставалось. Орден рос заново, восстанавливаясь буквально из пепла, как птица феникс, и для этого требовалось колоссальное количество ресурсов. Не только времени и золота с серебром, но и людей. Сил. Только благодаря тому, что он всякий раз не позволял себе наглухо закрыться от людей, мужчина мог спокойно ходить по деревянному настилу мимо новых построек, отгоняя боль и тоску по тому, как здесь было раньше.

Цзян Чэну нужна была помощь. И кем был бы Вэй Усянь, оставляя его? Кем бы он был, нарушая свое слово. Крепко сжимая чужие мозолистые руки, мужчина пообещал перед смертью дяди и мадам Юй, что останется с ними. Навсегда.

Оба понимали, что их орден будет силён, только пока они не разделены. Стоило ордену Вэнь пасть, как нашлись те, кто уже готовился занять их место. Эти смельчаки считали чужую казну и сокровища, не считая нужным помнить, что сами они не без греха. Ланьлин оборзел. И никто не спешил поставить их на место, ведь именно павлиньи задницы понесли наименьший ущерб, а один из бастардов прикончил-таки тирана. И пусть бы они себе кичились победой, рвали территории павшего врага на куски, но не совались бы к ним.

Чем дальше, тем хуже.

А теперь, поднимая песчаную дымку в успокоившихся водах его души, снова появился Лань Ванцзи. Ох уж эти траурные одежды. Завидев этого господина за плечом у шицзе, заклинатель тёмного пути растерялся, не зная как поступить. Эта женщина поймала его, не убегать же теперь позорно.

У Вэй Ина не было ни сил ни желания разбираться. Этот человек с момента их встречи на почтовой станции знал лишь как читать ему нотации. Раньше казалось, что ему нестерпимо хочется отправить несостоявшегося приятеля под суд своего ордена, да в храме предков запереть, чтобы вся дурь вышла. Теперь же мужчину мучили сомнения. Нет, определённо шкуру бы с него точно спустили, вот только... что это за вид побитой собаки?

В голове у Старейшины Илина мысли сплелись в клубок, путаясь, стоило остаться наедине со светочем добродетели. Ну куда такое годится? Внимательно оглядев статную фигуру красавца, занимавшего почётное второе место среди господ их поколения, он отошёл в сторону, советуя быть как можно конкретнее в своих речах. Чем короче и точнее, тем лучше, нотациям и учениям между ними не должно быть места. Не после того, что случилось.

Тонкие губы едва шевельнулись. С них сорвалось всего три слова, а Вэй Усяню показалась, что весь мир разом выключили. Это что, шутка такая? «Что ты несёшь» захотелось бросить в ответ, но вглядевшись в чужое золото глаз, заклинатель осёкся. Господин Лань был не из смешливых, и сейчас в его глазах кипело столько чувств, что язык присох к нёбу, отнимаясь. Как же так повернулось? Как подобное могло произойти?

— Ханьгуан-цзюнь, разве правилами вашего ордена не запрещено лгать? — если это была шутка, то она была не смешной. Между ними снова повисло молчание, тяжёлое и гнетущее.

Тихий тяжёлый вздох сорвался с бледных губ. Вэй Усянь снова смог посмотреть в лицо тому, кого, казалось, знал достаточно неплохо. Похоже, он сильно ошибался. Лань Ванцзи выглядел болезненно. Покрасневшие веки, горько сложенные губы, щёки бледнее обычного. Аура вокруг него прежде была чистой и холодной, как воздух на севере Поднебесной, в эту секунду холод был могильным, полным отчаянья. После Илина заклинатель никогда это ощущение не забудет, как его не узнать.

Тихо и медленно подняв руки с длинными белыми пальцами, привыкшими к тяжёлому серебряному мечу и гуциню, второй господин ордена Гусу Лань завёл их за голову. Сердце в груди Вэй Усяня сжалось от нехорошего предчувствия. Когда с высокого лба соскользнула ровная полоса, изукрашенного вышивкой белого шёлка, он был готов выпрыгнуть в окно прямо в воду, но стоял неотрывно, глядя как этот человек снимает и складывает свою ленту, чтобы протянуть её ему.

Хотелось закричать. Врезаться головой в деревянную стену. Сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить это. Как до подобного могло дойти? Что всё это, демоны дери этого сумасшедшего, значит?

Пустив поток энергии, похожей на чёрный дым, в сторону светлого заклинателя, Вэй Усянь внимательно изучал, не повредился ли его рассудок. Тот даже не сопротивлялся, только вздрогнул едва заметно, когда дым окутал его, осторожно соприкасаясь с кожей. Все потоки чистой ци были целы, ядро в полном порядке, в верхнем нервном отделе тоже ничего. Задумчиво почесав подбородок, мужчина сделал шаг ближе. Затем ещё один. Взгляд Лань Ванцзи менялся в зависимости от того, насколько близко к нему приближались.

А потом этот невозможный человек просто взял и рухнул на колени. Как стоял, так и шлёпнулся, глухо ударяясь коленями.

— Лань Чжань! — нервы Вэй Усяня не выдержали и, громко закричав, он мысленно принялся ругаться, понося на чём свет стоит всё семейство Лань и весь их орден. Ну что за люди такие? Кто так делает? Почему эти господа не могут надлежащим образом использовать собственный рот? Неужели дар красноречия достался одному только Лань Сичэню?!

Взгляд «Лань Чжаня» тут же поднялся и просветлел, стоило мужчине перед ним обратиться к нему так, как прежде. Это его холодное «Ханьгуан-Цзюнь» без ножа по живому резало. Выносить просто не было сил.

— Что ты за человек такой? А? А ну, поднимайся! — если он не встанет сам, Вэй Усянь был готов поднять того силой. Но на удивление тот послушался, и с первого раза грациозно и неспешно встал с пыльного дерева, всё так же вытягивая руки перед собой.

Подол его одеяния был весь в пыли и грязи, ссыпавшейся с сапог. Ужас, какой неприличный вид для такого почтенного господина! Глубоко вздохнув и потерев точку между бровей, тёмный заклинатель обошёл Лань Ванцзи, отряхивая того и приводя одежду в подобающий вид. Придумать бы ещё, как того выпроводить. Не может же он позволить ему висеть у себя над душой неприкаянным призраком.

— Что с тобой произошло? Тебя прокляли? — игнорируя ленту, будто её никогда и не было, мужчина приблизился вплотную, заглядывая в глаза. Он бы почувствовал, если проклятие имело бы место быть. Подчинив себе тёмную энергию, заклинатель видел её дымчатые потоки и следы. А на такой чистой и светлой душе не заметить пятна? Разве такое возможно.

— Нет, — тяжёлые воспалённые веки опустились, длинные ресницы отбросили тень на бледные щёки. Золото глаз на минуту скрылось, пряча, скрывая чувства.

— Зачем ты протягиваешь её мне? Что мне с ней делать? — дождавшись, пока Лань откроет снова свои прекрасные глаза, мужчина вернул его внимание к налобной ленте, лежащей между ними. Как только не устал руки так долго на весу держать.

После этого оба снова замолчали.

— Она теперь твоя, — Ванцзи было больно принимать отказ, а по тому, как Вэй Ин не спешил принимать его ленту, тот становился всё более очевиден. Но он не мог отступить. Признавшись в чувствах, которые мучили его долгое время невозможностью открыться, с него будто валун свалился, позволяя дышать полной грудью. Столько домыслов, неясной ревности терзали его, а теперь слова наконец произнесены. Не примет, так и пускай, он всё равно будет рядом, так близко, как позволят, но не даст этому человеку сгинуть со свету.

— Это что-то значит? Какой в этом смысл? — склонившись к рукам, Усянь мазнул волосами по гладкой на вид коже. Серые глаза изучали орнамент, но никаких символов так и не нашли. — С чего вдруг ты решил отдать её мне сейчас?

Сперва услышав эти вопросы, второй молодой господин Лань подумал, что над ним издеваются, но взгляд мужчины перед ним оставался серьёзным. Тот явно не шутил. Но он и не отталкивал, что удивительно. Время шло, а светлого заклинателя так и не погнали взашей, не стали смеяться над признанием или кричать. Более того, Вэй Ин выглядел до странного спокойным после его признания. Не сердился и не смотрел свысока.

— Ты не помнишь? — догадка поздно пришла ему на ум. Что если этот невозможный человек просто забыл? Да, ему пришлось неоднократно переписывать правила ордена, но вдруг? Прошло немало времени и событий с тех пор.

Запахнув плотнее верхнее одеяние, Вэй Усянь нахмурился. Что это он должен был помнить? Что эти монахи относятся к кусочку ткани, будто от его белизны зависит их жизнь? Так это он помнит. Что ещё? Покачав головой, мужчина вернул напряжённый взгляд Лань Ванцзи. А вот нечего так на него глазеть. Стал бы он вообще спрашивать, если бы знал? Неужели мужчина похож на человека, которому настолько нечем заняться?

— По правилам, лобная лента адептов ордена Гусу Лань напрямую связана с нашим девизом «будь праведен» и означает «держи себя в узде», — на это Вэй Усянь лишь напряжённо кивнул, внимательно слушая, что ему говорят. — Основатель ордена, Лань Ань, провозгласил, что адепт нашего ордена может давать себе волю и забыть обо всех правилах лишь с тем, кто предназначен ему небесами, с человеком, которому он предан всей душой и любит всем сердцем...

Чем больше говорил Лань Ванцзи, тем холоднее становилось Вэй Усяню. Этот невозможный человек смотрел на него так открыто и протягивал эту самую ленту, и пальцы его начинали едва заметно дрожать, будто та становилось все тяжелее и тяжелее. Заклинатель был похож на ребёнка. На маленькое потерянное дитя, и у него не находилось сил, чтобы заставить его замолкнуть или отказать.

— Лань Ань завещал, что наша лобная лента — предмет исключительной важности, крайне личный и требующий более чем бережного отношения. Адепт ордена никому не позволяет её трогать, даже случайно и безо всякого умысла, сам не обращается с ней, как ему вздумается, — Ванцзи говорил четко, а Вэй Усянь кое-что вспомнил, слушая его тихий голос. События были давние, года четыре минуло или даже больше, когда на состязании лучников нечаянно он эту самую ленту стянул с чужой головы.

— Но почему я? Ванцзи, ты же видишь, что я мужчина? Понимаешь, что это неправильно? Твоя семья, твой орден, они смогут принять это? — Вэй Ин старался говорить мягко, как мог, осторожно касаясь человека перед собой, лицо которого бледнело с каждым словом. Ему было странно. Странно от того, что он слышал и от того, что это не вызывало в нём отвращения. Совсем, ни капли. Разве ему не должно было стать противно от того, что другой мужчина признавался ему в любви, даже такой, как этот светоч добродетели?

— Я ничего не могу с этим сделать, — тихий, едва слышный голос, и Вэй Усянь тонет в чужом взгляде, поражаясь, насколько этот человек силён душой, что стоит перед ним и говорит все это. У кого бы ещё хватило духу и решимости. — Я не попрошу её назад и от своих слов не откажусь. Я люблю тебя.

«Пронзи меня мечом и я приму удар. Буду стоять и стерплю, принимая от тебя всё, что ты можешь дать»

Повинуясь голосу сердца, Вэй Усянь взял ленту из протянутых рук. Этот человек не заслужил открытого удара в лицо, а он не мог ударить. Принимая ленту, мужчина принимал чужие чувства, но имел право не давать ответ. Кто знает, не лучше ли было отвергнуть его.

— Я думал, что ты ненавидишь меня за мой путь. Не только за него. Мне казалось, ты едва выносишь моё существование, — усадив Ванцзи на подушку, мужчина поставил воду, и наскоро заклинанием подогрев её, залил чайные листья. Не самый плохой чай, который наверняка пил человек перед ним, и наверняка не самый хороший.

Возможно когда-то давно так и было. Когда Вэй Усянь только переступил порог Гусу Лань, переворачивая одним своим существованием привычный мир Лань Ванцзи. Что-то в нём сломалось и срослось, и только старший брат смог заметить странную увлечённость. Которую старательно долгое время отрицали, пока не стало поздно. Этот человек был неправильным, шумным, непочтительным, он постоянно приносил хаос, нёс нелепицу и сводил с ума, нарушал правила. И непонятно, каким таким образом поселился в сердце светоча добродетели, отказавшись его покидать.

Как бы Ванцзи не бесился будучи подростком, желая исправить непокорную сущность, выровнять, выстроить у него ничего не получалось. Они как лёд и пламень, сходились и расходились, пока он не перегнул палку. Он поздно осознал, что раздражение и злость вызваны не тем, что Вэй Ин неправильный, а тем, что он ревнует его к другим, кому тот тоже дарит мягкие и тёплые улыбки, о ком заботится и с кем охотнее проводит время. Ванцзи запутался.

Пытаясь спрятать всё глубоко внутри и отстраниться, пряча желание заботиться и защитить за нравоучениями и претензиями, он отогнал от себя Вэй Усяня. И при этом едва ли не до смерти перепугался, когда тот исчез. Ледяной ужас сковал его от мысли, что этот человек мог умереть вот так, расставшись с ним на плохой ноте. Кем бы он запомнил его? Спрашивая у душ умерших людей и разыскивая хоть призрачный след Вэй Ина, будучи юношей, господин Лань не ожидал увидеть его таким. Пропитанным тёмной ци. Окружённым мертвецами.

Весь контроль разбился вдребезги, стоило увидеть его там, на горе, сидящим на дереве. Одного. Ему совсем не хотелось отпускать Вэй Ина, стоило губам соприкоснуться. Это была точка невозврата, если до этого у него был шанс скрыть всё, то теперь его не было. И он не жалел. Не смел.

Ему казалось, тогда, во время войны, что этот человек для него потерян. Методы, которые начал использовать Вэй Ин после того, как без вести пропал, заставляли старейшин Гусу плеваться кровью. Да, это помогло в войне, но невозможно отрицать, насколько это имело ужасный вид и последствия. Из сливочной кожа этого человека побелела, а в серой радужке глаз загорались алые всполохи.

Он видел разницу между прошлым и настоящим так отчётливо, и это пугало. Но Ванцзи любил этого человека. Это всё ещё был его Вэй Ин, неважно, насколько изменился вид. Это всё ещё был он, и за стеной, что между ними встала и укрепилась, та тёплая энергия всё ещё прорывалась сквозь могильный холод.

— Я был неправ, — глядя прямо в глаза, со всей искренностью признал господин Лань, наблюдая за тем, как вытягивается лицо человека, сидящего напротив.

— Позволь спросить, чего ты пытался добиться, требуя чтобы я ушел с тобой в Гусу? — у Вэй Ина возникли неоднозначные подозрения, которые он хотел опровергнуть. Но, судя по тому, как Лань отвёл взгляд, сделать это ему не удастся. Не свататься же заклинатель к нему таким образом собирался.

— Я хотел спрятать тебя, — вы посмотрите на него! Спрятать? Его? —Серьёзно? Да Цзян Чэн разнес бы ваш орден в труху и щепки. Заново пришлось бы всё отстраивать по новому кругу.

Помянули лихо, и оно явилось.

С улицы послышался шум, торопливые громкие шаги и голоса. Вэй Усянь успел встать и наложить печать на дверь до того, как её попытались сдвинуть в сторону без стука. Только один человек во всем ордене мог к нему так врываться. Глава ордена Юньмэн Цзян громко чертыхнулся, получая заклятием в лоб, раз и ещё раз. И, наконец, вспомнив о приличиях, постучался.

Перед его глазами предстала необычная картина. Дорогой и горячо любимый брат стоял, прикрывая собой сидящего на подушке за чайным столиком мужчину. И ладно, если бы это был нерадивый ученик, знакомый или селянин, который в обход главы пришел просить помощи. Это был Ханьгуан-цзюнь. И если бы его не протащила госпожа Цзян, Цзян Чэн бы с удовольствием выпроводил его прочь за ворота.

Тот поднялся, делая несколько шагов вперёд, и выражая крайнюю степень уважения, поклонился. Теперь, стоило свету от подвешенного фонаря осветить лицо мужчины, бросилось в глаза то, что его лоб больше ничего не украшало.

Взгляды переметнулись к Вэй Усяню, а тот только и мог, что смотреть в ответ нечитаемым взглядом.

Какого демона здесь творится?!