Глава 12
Я проснулся, когда солнечные лучи едва проникали сквозь густой туман. Отодвинулся от Яны и, натянув на себя одежду, встал с кровати. Туман окутал серые дома, и казалось, что на город спустилась пелена белого снега, и лишь в небе, где туман был гуще всего, снег этот остался чистым. Лишь там, где не было людей. Среди толщи старой одежды в кладовке я нашел мятую пачку сигарет. Открытую, но полную. Сел за стол на кухне, найдя там же корбок спичек, который оставила Яна.
- Чертовы страхи, - пробормотал с ненавистью и достал спичку из коробка. Руки дрожали так, что я сразу же уронил первую спичку под стол. Второй я смог прикоснуться к коробку, но паника моя достигла апогея. В голове – ни мысли, только тяжелый стук. Боль во всем теле была почти физическая. Страшно. Страшно. Так страшно, что в глазах темнеет. Так страшно, что дышать больно. Меня мутило. Я сполз со стула, откинул коробок к стене. И он рассыпался десятками спичек с зелеными головками.
Я порывисто всхлипнул, притягивая к себе колени. Уже не было страшно, но слезы не желали останавливаться. Я не плакал давно. Я так давно не плакал, что забыл, как это – задыхаться воздухом.
- Почему я? – взвыл, заглушая голос ладонями. Почему я? Что настолько плохое успел я сделать в этом мире? Жалкий, одинокий, ненавидемый. Ненавидящий. Самого себя. Слабый. Слабый и трусливый. И снова жалкий. Жалкий настолько, чтобы давать советы еще более жалким, трусливый настолько, чтобы не следовать этим советам.
- Смешно...
Успокаивался, собирая спички обратно в коробок. Умылся, когда руки перестали дрожать. Вернулся в комнату, к Яне, спящей на кровати. Раздраженно толкнул ее в бок. Я решил, что выгоню ее. Скажу убраться подальше и пережить следующую ночь как-нибудь самой. Я решил, что вернусь обратно в офис, к ядовитым цветам в людях, на фоне которых казался не таким уж и плохим парнем. Сел на край кровати, не смотря на Яну.
- Просыпайся давай, - я ее ненавидел в ту минуту. Я ненавидел все вокруг себя. Я ненавидел туман и спящий город с примесью готики. Я обернулся, чтобы прогнать Яну, а она с улыбкой обняла меня.
- Доброе утро, - прошептала девушка, и все, что я хотел до этого сказать, исчезло. Насыщенный небесный цвет ее ауры, понимающая улыбка и взгляд. Лишенный жалости. Мне не понять, как она догадалась обо всем. Яна просто обняла меня и попросила: - Останься так со мной ненадолго.
И я крепко обнял ее, отпуская все ужасы прошедших часов. Теперь я осознал, почему мне хотелось быть ближе к Яне: каждый раз она делилась своей радостью, заполняла пустоту внутри меня теплом, и я вновь ощущал себя живым.
- Ты не опоздаешь в университет?
- Препод заболел, сегодня нет пар, - Яны улыбалась. – Какое твое любимое блюдо?
- Наверное, - я задумался, - пирожки с мясом. Ну или голубцы.
- Отлично, - Яна поднялась с кровати и потянулась. – Я приготовлю, а взамен ты научишь меня играть на пианино.
- Я больше не играю.
- Тогда я не приготовлю пирожки и голубцы.
Я раздраженно поджал губы.
- Ладно, научу.
Увидев на столе забытую пачку сигарет, Яна удивленно спросила:
- Ты куришь?
- Не могу прикурить.
Девушка понимающе кивнула, выудила из пачки одну сигарету и ловко прикурила, так если бы делала это каждый день.
- Будешь?
- Ты..?
- Когда-то давно баловалась, - смутилась Яна. Я забрал сигарету и затянулся. После десятилетнего перерыва это было отвратительно.
- Больше не куришь?
- Нет.
- Правильно, - я затушил сигарету о ближайшее блюдце. – Та еще гадость.
- Тогда зачем..?
- Затем же, зачем и глупые подростки – безуспешная попытка самоутвердиться в собственных глазах.
- Интересная теория, - улыбнулась Яна, доставая продукты из холодильника.
- Аксиома.
Меня тут же отправили на базар за морковью и мясом. Но на этом обязанности мои не закончились, и мне пришлось перемалывать мясо через мясорубку. Женщины – непонятные мне существа. Почему не купить сразу фарш?
Впрочем, обед вышел на славу. Даже настроение мое поднялось. Порой вкусная еда обладает поистине чудесными свойствами.
Вечером я заставил себя сесть за пианино. Со скрипом приоткрыл крышку, и в глазах слегка зарябило от узора из черных и белых клавиш. Ми первой октавы. Си. В моей памяти она навсегда остались звуками тоски. Яна прибежала тут же, начала упрашивать что-нибудь сыграть. Я начал играть то, что первым пришло в голову. Даже название не помнил. Кажется, я играл его бывшей девушке – Насте, она не долго смогла выносить мой характер.
- Это же «Nuvole bianche»! – вскричала Яна, как только зазвучали последние аккорды. Я улыбнулся. – Как бы я хотела тоже так играть.
- Иди сюда, буду учить.
- Принести стул?
- На колени ко мне садись, стул низкий, тебе будет как раз, - я беззвучно рассмеялся, видя как девушка смутилась. Ноты были найдены, и Яна осторожно полуприсела ко мне на колени. Я притянул ее за талию к себе.
- Ты не раздавишь меня, не беспокойся, - сказал я. – Ты нотную грамоту, положение клавиш в октаве знаешь?
- Ну, немного, наверное, - Яна заглянула в ноты. – Но может мне с чего-то попроще начать?
- Ставь высокие цели. Иначе как воплотить мечту в жизнь? Я помогу.
У Яны оказалась сильно развита зрительная память. Я проигрывал несколько тактов три-четыре раза, а потом Яна пусть и с ошибками, но повторяла их. Я помнил, как сам не раз пытался в детстве так же повторить, но у меня не выходило. Детство... Такое светлое и полное звуков фортепиано. Так неожиданно оборвавшееся.
Я потерял счет времени. Мы сидели пол часа или три, пока я не смог более удерживать в себе воспоминание. Я обнял Яну за талию и, уткнувшись носом в ложбинку ключицы прикрыл глаза. Моя нимфа пахла терпкими грушами и свежей выпечкой. Чаем и шоколадом. Совсем немножечко, позволь мне посидеть так совсем немножечко, пока я не успокоюсь.
- Антон?
- У меня никогда не было особой тяги к фортепиано, - слова сами сорвались. Все то, что накопилось во мне за 15 лет, разрывало меня изнутри. Слишком многое навалилось за эти два дня. – Мама очень хотела, чтобы я играл.
Яна хотела обернуться, но я удержал ее.
- Не надо, иначе я не смогу рассказать, - я уткнулся в узкую спину девушки. – Мои родители были очень добрыми людьми. Моя мама сама была пианисткой и хотела, чтобы ее дети тоже играли на фортепиано. Оказалось, у Глеба не было слуха. Зато меня природа одарила за двоих. Мне пророчили большое будущее... Я был очень эгоистичным ребенком. Мне было 10 лет, когда произошла авария. Был февраль и сильный гололед. Накануне родители обещали свозить меня в город, и я закатывал истерики из-за погоды. Почти всегда я получал то, что хотел. И в тот день мы все таки поехали в город, Глеб остался дома. Наш белый внедорожник занесло на льду. Я не помню, как выбрался. Только кровь, много крови. Я побежал за помощью по белой заснеженой дороге. Помню, как снежинки кружились в воздухе. И взрыв за моей спиной. Я не знаю, были ли живы мои родители, когда внедорожник взорвался. Возможно, уже нет. Пришел в себя я уже после похорон. Нас с Глебом взяла к себе мамина сестра – тетя Алена. Я всегда видел укор в ее глазах. Она без единого слова обвиняла меня в смерти своей сестры. А у Глеба в глазах была жалость. Ни словом, ни взглядом он ни разу не обвинил меня. Но мне от этого было еще хуже. Я знал, что это моя вина. К 14 годам я бросил фортепиано. Надолго. Пока не поступил в университет. Это пианино – мамино, единственная вещь, которая осталась от моего детства. Я так и не смог вернуться в родительский дом, продал свою половину Глебу. Он теперь там делает ремонт. Я... Очень виноват перед ним. Я лишил его родителей.
Яна поднялась с мои колен, смахнула слезинку с моей щеки, обняла.
- Ты достаточно себя наказал. Не наказывай больше. Твои родители не просто погибли, они спасли тебя. И они сделали это не для того, чтобы ты мучался всю жизнь. Уверена, - Яна всхлипнула, - они до самой последней секунды любили тебя и желали тебе только счастья...
- Эй, - я слегка улыбнулся. – А ты то чего ревешь?
- Просто хочу быть рядом с тобой всегда, - Яна уткнулась мне в плечо. – Хочу, чтобы и ты был счастлив. Хочу помочь тебе.
Я удивленно сморгнул, потом едва слышно рассмеялся.
- Нет, Яна, так не пойдет. Каждый человек лишь ступенька для другого на его пути вперед. Мы развиваемся пока живы. Мы живем, пока меняется все вокруг и внутри нас. Не цепляйся за людей, тебе все равно не удержать время.
- Я не верю тебе, - девушка отстранилась. – Так не может быть, ведь иначе во всем нет смысла.
- А смысла и нет, есть мы и наш эгоизм. Мы все эгоистичны, все зависит лишь от того насколько. Разве не состоим мы сплошь из желаний? Разве не являются желания лишь средством выражения нашего эгоизма?
Яна нахмурилась.
- Тогда я достаточно эгоистична, чтобы желать помочь тебе.
- Смотри, не пожалей.
Яна обняла меня, и я уткнулся лбом чуть ниже груди, туда, где в солнечном сплетении были слышны ее сбивчивые удары сердца. Девушка поцеловала меня в макушку, и я, удивленный этим порывом нежности, поднял голову. Яна смутилась. Я немного подумал, совсем немного, и резко опрокинул девушку на кровать. Пока я расстегивал множество пуговиц на ее рубашке, одна из них все таки отлетела куда-то на пол. Ноги Яны были крепко сжаты моими, руки сведены над головой, но поцелуй я подарил ей самый нежный, на который был способен. Я желал тепла. Желал чужих пальцев в моих волосах. Желал чужих прикосновений к моим губам. Нет, не чужих – ее. Запоздало подумал, что Яна могла испугаться, отстранился.
- Могу я?
Яна робко кинула. Я улыбнулся.
Мои движения не были осторожными, я утром даже нашел синячок на ее запястье. Мне не нужно было сдерживаться, теперь мы были на равных. И это уже была не терапия.
В ту ночь мы не включили свет. Переполненный благодарностью, я крепче обнял Яну и прошептал ей на ухо те засевшие в моей памяти слова:
- I'll take away all your fears. So you can let go all your fears.
Почему я сразу уснул, не заметив, как она в удивлении припднялась на локте? Видимо, в ту ночь я допустил решающую ошибку.